– Я виделась с тетей Веспасией. Она передавала тебе привет, – добавила миссис Питт.
Произнеся эти слова, она невольно подумала, как мало отражают они те эмоции, которые испытывала леди Камминг-Гульд во время разговора с ней. Но взглянув на мужа, женщина увидела, что он все понял, и, успокоившись, улыбнулась ему.
– Что она сказала? – спросил Питт.
– Чтобы ты был осторожен, – с грустью ответила Шарлотта. – Теперь я могу лишь позаботиться о том, чтобы обнаружились другие бумаги Мартина Феттерса. Джуно уверена в их существовании.
– Не вздумай обращаться к кому-нибудь еще! – произнес Томас приказным тоном.
Бросив взгляд на Телмана, он понял, что тот вряд ли сможет удержать его жену от необдуманных шагов. Сэмюэль выглядел беспомощным, разочарованным, и выражение его лица представляло собой смесь душевной боли, страха и ярости.
– Обещаю, – сказала Шарлотта, стараясь рассеять опасения супруга. – На эту тему я ни с кем больше говорить не буду. Мы с Джуно поищем бумаги в ее доме.
Питт медленно выдохнул.
– Я должен идти.
Его жена стояла неподвижно, сгорая от желания прикоснуться к нему. Но улица была полна людей, и на них уже начали обращать внимание. Невзирая на все доводы разума, миссис Питт шагнула вперед, а ее муж протянул ей руку. Проезжавший на велосипеде рабочий крикнул, обращаясь к Телману, какую-то непристойность и, расхохотавшись, нажал на педали. Инспектор крепко, до боли в пальцах, схватил Шарлотту за руку и потянул ее назад. Томас тяжело вздохнул.
– Прошу тебя, будь осторожна, – повторил он. – И передай Дэниелу и Джемайме, что я люблю их.
Шарлотта кивнула.
– Они и так это знают.
Питт помедлил несколько секунд, а затем повернулся, пересек улицу и пошел прочь, ни разу не оглянувшись. Супруга смотрела ему вслед. В этот момент до ее слуха вновь донесся смех.
– Пойдемте, – решительно произнес Телман, дернув свою спутницу за руку с такой силой, что она едва не потеряла равновесие. Она хотела было сказать ему что-нибудь резкое, но тут же поняла, что привлекает внимание прохожих. Нужно было вести себя так, чтобы ни у кого не вызывать излишнего интереса.
– Извините, – сказала миссис Питт и послушно последовала за полицейским обратно, в сторону Уайтчепел-Хай-стрит.
Но теперь на душе у нее было намного легче. Они с Томасом даже не прикоснулись друг к другу, но взгляд его глаз был гораздо ощутимее любой физической ласки.
* * *
Веспасия не особенно любила Вагнера, но оперное представление было грандиозным событием в светской жизни, которому были присущи великолепие и блеск, а поскольку приглашение на него поступило от Марио Корена, она приняла бы его, даже если б это было приглашение на пешую прогулку по Хай-стрит под дождем. При этом пожилая леди ни в коем случае не сказала бы ему об этом, хотя и подозревала, что он уже знает это. Даже страшные новости, которые принесла Шарлотта, не смогли бы удержать ее от встречи с этим человеком.
Корена заехал за ней в семь часов, и они не спеша отправились в оперу в карете, взятой им напрокат. Стоял теплый вечер. Улицы были запружены людьми, вышедшими на других посмотреть и себя показать и направлявшимися на вечеринки, ужины и балы или на прогулку вдоль реки.
Марио улыбался. На его лице играли отблески лучей заходящего солнца, светивших сквозь окна. Время явно пощадило его, подумалось Веспасии. Кожа его лица все еще отличалась гладкостью, и на ней лишь с трудом можно было различить тонкие морщинки, совершенно не старившие этого мужчину. И это несмотря на все потери и удары судьбы, которые ему пришлось пережить! Вероятно, он просто не терял надежды, принимаясь за новое дело каждый раз, когда предыдущее оканчивалось крахом.
Леди Камминг-Гульд вспоминала долгие, наполненные золотистым светом вечера в Риме, когда солнце медленно опускалось над древними руинами города, пришедшего за прошедшие столетия в упадок и погрузившегося в меланхоличные грезы. Теплый воздух, без малейшего намека на прохладу, был насыщен запахами жары и пыли. Веспасия вспоминала, как они бродили по мостовым, являвшимся когда-то центром мира и попиравшимся ногами представителей всех народов земли, приносивших сюда дань.
Но то была эпоха империи, а Марио, стоя на старом мосту через Тибр и глядя на блики света на воде, рассказывал ей хрипловатым от волнения голосом о древней республике, которая свергла царя задолго до появления цезарей. Он любил простоту и честь, отличавшую древних римлян до тех пор, пока ими не овладели чрезмерные амбиции и могущество не развратило их.
Веспасия почувствовала озноб, которому не смогло воспрепятствовать даже разлитое в вечернем воздухе тепло. Да и отголоски памяти не помогали избавиться от него.
Она думала о темных аллеях Уайтчепела и о женщинах, одиноко стоявших вдоль них в ожидании клиентов, – о женщинах, которые, услышав доносившийся сзади грохот колес кареты, оборачивались и видели в полумраке ее черные контуры, а затем появлявшееся в открытой дверце лицо, после чего их тела пронзала неожиданная боль.
А еще пожилая дама думала о бедном Эдди, который слышал, а возможно, и понимал только половину того, что происходило в окружавшем его мире, и представлял собою пешку, переставлявшуюся с места на место. О его чувствах, используемых и не принимаемых во внимание другими людьми, о его матери, тоже глухой, которую жалели и зачастую игнорировали, о том, как она, должно быть, горюет о своем сыне, даже не имея возможности утешить его, не говоря уже о том, чтобы спасти…
Тем временем они уже подъезжали к Ковент-Гардену. На углу стояла маленькая девочка, протягивая вперед руку с зажатым в ней букетом увядших цветов. Марио остановил карету – к большому неудовольствию ехавших за ним других участников уличного движения, – вышел из нее и направился в сторону девочки. Купив у нее букет, он вернулся с улыбкой на устах. Цветы были пыльными, их стебли согнулись, а лепестки поникли.
– Они несколько пережили пору расцвета, – сказал Корена с лукавой ухмылкой. – И заплатил я за них немало.
Смешинки в его глазах сочетались с печалью. Веспасия приняла от него букет.
– Очень кстати, – сказала она, улыбаясь в ответ и ощущая комок в горле.
Под аккомпанемент негодующих криков карета двинулась дальше.
– Жаль, что это Вагнер, – заметил Марио, вновь занимая свое место. – Я никогда не воспринимал его всерьез. Те, кто не умеет смеяться над собой, пугают меня даже больше, чем те, кто смеется над всеми.
Взглянув на него, пожилая леди поняла, что он говорит абсолютно серьезно. Интонация его голоса напомнила ей о жарких, страшных днях завершения осады. Они сознавали тогда, что сделали все возможное, что им оставалось только ждать и что победа остается для них недостижимой. Папа Римский рано или поздно вернется, и вместе с этим вновь восторжествует зло – безличное, безжалостное, скрывающееся под маской благодушия. Но в их душах пылала страсть, которая наряду с преданностью делу придавала им силы. Люди, взявшие над ними верх, были сильнее, богаче и печальнее их.
