Наррэуэй глубоко вздохнул, и его тело сразу обмякло.
– В таком случае вы подвергаете себя смертельному риску, говоря мне это, не правда ли? Или вы скажете, что у вас в кармане пистолет и, если я сделаю неправильный выбор, вы пристрелите меня?
– У меня в кармане нет пистолета. – Питт уселся на стул напротив начальника. – А риск вполне оправдан. Если вы масон, вы остановите «Узкий круг» или по крайней мере попытаетесь остановить его. Если же вы принадлежите к «Узкому кругу», то разоблачите масонов и, осмелюсь заметить, поспособствуете тем самым свержению монархии – но тогда вам придется объявить смерть Сиссонса самоубийством, и это спасет Каранского.
Виктор медленно приподнялся на стуле, распрямив спину. Его руки безвольно лежали на столе, но в голосе, когда он заговорил, отчетливо прозвучали жесткие, гневные нотки:
– Полагаю, я должен быть благодарен вам за то, что вы наконец рассказали мне об этом.
В его тоне послышался сарказм. Казалось, он хотел что-то добавить, но потом, видимо, передумал. Интересно, подумал Питт, испытывает ли Наррэуэй такое же негодование – не только по поводу бессилия закона, но и из-за отсутствия более высокой инстанции, к которой можно было бы обратиться за справедливостью? Весь государственный аппарат пронизан коррупцией.
– Идите и сделайте все возможное, чтобы спасти Каранского, – сказал Виктор спокойным тоном. – И если вы испытываете какие-то сомнения, то считайте, что это приказ.
Губы Томаса раздвинулись в едва заметной улыбке. Это был слабый луч света в царстве тьмы. Кивнув, он поднялся со стула, вышел из мастерской и направился в сторону Хенигл-стрит. Ему было горько думать о том, что он, служивший закону в течение всей своей взрослой жизни, был бессилен что-либо сделать во имя торжества справедливости, кроме как предупредить невинного человека об опасности и помочь ему стать беглецом, поскольку закон не мог защитить его. Исааку придется оставить семью, друзей, общину, на благо которой он трудился. Все, что у него имелось в этой стране, которая, как он считал, предоставила ему убежище и дала шанс начать новую жизнь.
Но Томас обязательно сделает это, даже если ему придется отправиться вместе с Каранскими в порт, купить им билеты на свое имя и дать взятку капитану, чтобы тот взял их на борт.
На улице было жарко и пыльно. Пахло канализационными стоками. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь пелену дыма, извергаемого печными трубами.
Питт быстрым шагом шел в южном направлении. Он разыщет Исаака и предупредит его. Проходя мимо мальчишки-газетчика, он искоса бросил взгляд на газетные страницы, чтобы прочитать заголовки, и увидел все тот же рисунок… Но теперь под ним была подпись «РАЗЫСКИВАЕТСЯ УБИЙЦА С САХАРНОГО ЗАВОДА» – на тот случай, если кто-нибудь забыл о его преступлении против общества. От номера к номеру портрет претерпевал изменения и все больше соответствовал внешности Каранского.
Томас ускорил шаг. Он шел мимо уличных торговцев и ломовых извозчиков, нищих, мимо газетчиков, мимо человека, декламировавшего нараспев стихи, посвященные убийству Сиссонса… В стихах говорилось все то, о чем все остальные не смели сказать вслух, а только думали: убийцей был кредитор, проучивший нерадивого должника. И стоило заметить, что стихи были весьма остроумными. Слово «евреи» в них не употреблялось, но подразумевалось с помощью рифмы.
Войдя в дом Каранских, Питт сразу прошел в кухню. Лия возилась у печи, и из стоявшей в ней кастрюли распространялись пряные ароматы трав, а Исаак сидел в дальнем конце стола. На полу рядом с ним стояли две грязные холщовые сумки.
Когда полицейский вошел в кухню, хозяин дома резко повернулся в его сторону. Его лицо изрезали глубокие морщины, а взгляд был усталым и потухшим. Не было нужды спрашивать, видел ли он портрет в газетах и понимает ли его смысл.
– Вы должны уехать, – сообщил ему Томас.
Он расслышал в собственном голосе, прозвучавшем неожиданно резко для него самого, страх и ярость. Ведь они были в Англии. Невинный человек не должен бежать из этой страны от закона.
– Мы как раз собираемся, – сказал Исаак, натягивая старую куртку. – Ждали только вас.
– Ваш ужин в печи, – обратилась к Томасу Лия. – Хлеб в чулане. Чистые рубашки на вашем шкафу.
Раздался громкий стук в дверь.
– Уходите! – с трудом выдавил из себя Питт.
Каранский взял жену под руку и слегка подтолкнул ее в сторону больших задних окон.
– Мыло в шкафу, – продолжала та давать Томасу указания. – Найдете его там.
Стук в дверь раздался вновь; на этот раз он прозвучал настойчивее.
– Мы передадим вам весточку через Саула, – сказал Исаак, открывая окно. – Да благословит вас Господь!
Он приподнял Лию, пронес ее через оконный проем и поставил на землю за окном.
– И вас тоже, – отозвался Питт.
Дверь ходила ходуном от тяжелых ударов и грозила вот-вот сорваться с петель. Не дожидаясь, когда хозяева удалятся от дома, жилец вышел из кухни, прошел по коридору и отодвинул щеколду, предупредив очередной удар, который вполне мог сломать дверь.
Перед ним возникла фигура Харпера, рядом с которым, с глубоко несчастным видом, стоял констебль Дженкинс.
– А-а, снова вы, – произнес инспектор с улыбкой. – Странно…
Он протиснулся мимо Питта и направился в кухню, где, окинув недоуменным взглядом пустое помещение, наморщил нос, уловив незнакомый запах.
– Где же они? Где Исаак Каранский?
– Я не знаю, – ответил Томас, изобразив удивление. – Миссис Каранская только что вышла, поскольку забыла купить что-то к обеду.
Он показал пальцем на дымящуюся кастрюлю, и Харпер развернулся в ту сторону на каблуках. Инспектор был явно разочарован, но пока еще ничего не заподозрил. Он заглянул в кастрюлю с наполовину приготовленным кушаньем и осмотрел обстановку кухни. На крючке за дверью висела парадная куртка Исаака, и Питт мысленно вознес хвалу богу за то, что страх побудил хозяина оставить куртку, несмотря на ее приличную стоимость. Он бросил на Харпера взгляд, полный ненависти, которую даже не пытался скрыть. В его душе клокотала едва сдерживаемая ярость.
Инспектор придвинул стул и сел на него.
– В таком случае мы подождем их, – объявил он.
Томас подошел к печи и помешал содержимое кастрюли. Он весьма смутно представлял, что нужно делать, но не хотел, чтобы кушанье подгорело. Тем более это занятие создавало видимость обыденности и позволяло ему не встречаться взглядом с Харпером. Дженкинс стоял молча, неловко переминаясь с ноги на ногу. На стене тикали часы, отсчитывая минуты. Спустя некоторое время Питт снял кастрюлю с огня.
– Что она пошла покупать? – неожиданно спросил Харпер.
– Я не знаю, – ответил бывший суперинтендант. – Кажется, какую-то приправу.
– А где Каранский?
