* * *
В доме Исаака и Лии – в отсутствие хозяев – стояла мертвая тишина. Проходя по коридору, Питт слышал отзвуки собственных шагов. Кастрюли и сковороды оглушительно звенели, когда он готовил себе ужин в кухне, и даже стук его ложки о миску казался ему слишком громким. Он поддерживал в печи огонь, чтобы иметь возможность готовить еду и согревать воду, но в глубине души понимал, что источником подлинного тепла в доме служило присутствие Лии.
После ужина в одиночестве Томас рано лег спать, не зная, чем себя занять. Он все еще лежал в темноте без сна, когда раздался резкий, настоятельный стук в дверь. Первой мыслью жильца было, что это кто-то из еврейской общины разыскивает Исаака, чтобы оказать ему помощь. Сделать для сбежавшего хозяина Питт ничего не мог, но он мог, по крайней мере, открыть дверь.
Спускаясь полуодетым по лестнице, он только теперь осознал, что человек за дверью стучал так, будто имел право требовать к себе внимания и требовал его. И все же этот стук был более сдержанным и менее нетерпеливым, чем стук полицейских, в особенности Харпера. Томас подошел к двери и отодвинул засов.
Виктор Наррэуэй переступил порог и закрыл за собой дверь. В свете газовой лампы, висевшей в коридоре, его лицо выглядело изможденным, а густые волосы сотрудника Особой службы были растрепанными и влажными от тумана.
У Питта упало сердце.
– Что случилось?
Воображение рисовало в его сознании страшные картины, быстро сменявшие одна другую.
– Мне только что звонили из управления, – произнес Наррэуэй хриплым голосом. – Войси застрелил Марио Корена.
Томас в изумлении воззрился на него. Первые секунды смысл сказанного ускользал от его понимания. Опальный суперинтендант понятия не имел, кто такой Корена, а Войси знал только по фамилии. Но выражение лица Виктора свидетельствовало о чрезвычайной важности этого события.
– Марио Корена был одним из величайших героев революций сорок восьмого года в Европе, – негромко произнес Наррэуэй, и в его голосе отчетливо прозвучала печаль. – Он был самым храбрым и самым благородным из них.
– А что он делал в Лондоне? – Питт все еще не понимал, в чем суть дела. – И почему Войси застрелил его?
И тут он вспомнил, что Шарлотта рассказывала ему о Веспасии.
– Войси придерживался республиканских взглядов? – догадался Томас. – Но в конце концов, Корена – итальянец. Какое дело до него Войси?
Виктор поморщился.
– Корена был выше всяких национальных различий, Питт. Прежде всего он был великим человеком, готовым отдать все, что у него имелось, в пользу борьбы за равноправие всех людей, за справедливость и гуманизм во всем мире.
– Тогда почему Войси убил его?
– По его словам, это была самооборона. Одевайтесь и идемте со мною. Посмотрим, что там случилось. Поторапливайтесь.
Не задавая лишних вопросов, Томас быстро собрался, и спустя полчаса кэб подвез их к роскошному дому Чарльза Войси на Кавендиш-сквер. Наррэуэй заплатил кэбмену и направился к двери дома. Питт последовал за ним, и дежуривший возле открытой двери констебль пропустил их внутрь. В коридоре стояли двое мужчин. В одном из них Питт узнал полицейского врача, второй был ему незнаком, и этот второй заговорил с Наррэуэем, после чего жестом указал ему на одну из дверей, выходящих в коридор. Виктор взглядом приказал своему подчиненному следовать за ним, а потом подошел к двери и открыл ее.
Комната явно представляла собой кабинет: большой письменный стол, несколько книжных шкафов, два кожаных кресла… Газовая лампа заливала пространство неярким светом. На полу, словно он упал, направляясь от двери к столу, лежал худощавый мужчина со смуглым лицом и темными, с проседью, волосами. На пальце у него было кольцо-печатка с темным камнем, а его лицо – исполненное умиротворения и в то же время отмеченное страстью – было красивым, почти прекрасным. Губы убитого искривились в едва заметной улыбке. Он встретил смерть без страха, словно долгожданного друга.
Наррэуэй стоял неподвижно, всеми силами стараясь не выдавать своих чувств.
Питт узнал лежащего перед ним человека. Он опустился на колени и прикоснулся к нему. Его тело еще хранило тепло, но даже без пулевого отверстия и алого пятна на полу было очевидно, что он мертв.
Томас поднялся на ноги и повернулся к Виктору. Тот судорожно сглотнул и отвел взгляд в сторону.
– Пойдемте, поговорим с Войси. Послушаем, как он… объясняет это.
Он говорил сдавленным голосом, в котором отчетливо слышалась ярость.
Они вышли, и Наррэуэй аккуратно закрыл за собой дверь, словно теперь эта комната была своего рода святилищем. Оказавшись в коридоре, он направился к человеку, стоявшему рядом с полицейским врачом. Они лишь обменялись взглядами, после чего человек открыл перед ним дверь, и сотрудник Особой службы вошел в комнату. Питт опять последовал за ним.
Это была гостиная. Чарльз Войси сидел на краешке большого дивана, сжав виски руками. Он поднял голову и посмотрел на стоявшего перед ним Наррэуэя. Его лицо было бледным как смерть, если не принимать во внимание красные пятна на щеках – в тех местах, куда упирались его пальцы.
– Он напал на меня, словно безумный, – произнес судья высоким, с хрипотцой, голосом. – У него был пистолет. Я пытался урезонить его, но он ничего не желал слушать. Казалось, он вообще не слышал меня. Настоящий фанатик…
– Зачем ему было убивать вас? – холодно спросил Виктор.
Войси тяжело вздохнул.
– Он… он был другом Джона Эдинетта и знал, что я тоже дружил с ним. Он считал, что я… предал его… не сумел его спасти. И не хотел ничего понимать.
Чарльз посмотрел на Питта, а затем опять перевел взгляд на Наррэуэя.
– Существуют привязанности и обязательства более значимые, чем дружба, независимо от того, как вы… относитесь к человеку. И Эдинетт был во многих отношениях замечательным человеком. Одному богу известно…
– Он был великим республиканцем, – сказал Виктор.
В его голосе прозвучала смесь страсти и сарказма, причина которых Томасу была непонятна.
– Да… – Войси запнулся. – Да, был. Но…
Он снова замолчал. В его глазах читалась неуверенность. Он бросил на Питта взгляд, исполненный неприкрытой ненависти, и тут же опустил голову, чтобы не выдавать своих эмоций, и продолжил:
– Он верил в действенность реформ и боролся за их проведение со свойственным ему мужеством, используя весь свой ум. Но я не мог игнорировать закон. Корена отказывался понимать это. В нем проснулась какая-то… дикость. У меня не было выбора. Он набросился на меня, словно сумасшедший, грозя убить. Я боролся с ним, но не смог отнять пистолет. – Его губ коснулось некое подобие улыбки, выражавшей скорее удивление, чем какое-то иное чувство. – Для своего возраста он оказался чрезвычайно сильным человеком. Пистолет выстрелил.
