– Я собирался…
– Документы, по которым вы сюда въехали, сожгите!
– Я их выбросил…
– Вам следовало не выбросить их, а сжечь. Сжечь, понимаете?! Приезжая сюда, вы не должны создавать нам проблем. Народу в клубе совсем мало, но бюрократии столько, что с ума можно сойти!
– Извините за вопрос, но каков статус Ленинградского отделения клуба «Хронос»? – поинтересовался я. – В последний раз, когда я сюда приезжал, в самом разгаре была гласность, но сейчас…
Моя собеседница презрительно фыркнула.
– Клуб, – сказала она, с каждом словом пристукивая донышком бутылки по столу, – находится в дерьме. В добрые старые времена всегда находились такие, кто старался пробиться в руководящие органы – хотя бы для того, чтобы у тех, кто рождается здесь, были друзья в судебной системе. Но теперь… Они без конца ноют: «Все слишком ненадежно, Ольга. Что бы мы ни делали, чью бы сторону ни принимали, мы в любом случае становимся жертвами чистки, а потом нас расстреливают. Так что все напрасно. Если мы не попадаем под чистку в тридцатые годы, это происходит во время войны, а если не во время войны, то при Хрущеве. Нам все это надоело». Вот ведь мерзкие, никчемные создания! У них нет стойкости, вот в чем дело. То и дело канючат: «Мы хотим жить хорошо, Ольга. Мы хотим увидеть мир». Я им говорю: «Вы же русские. Вы можете прожить сотню жизней и не побывать во всех уголках вашей родной страны!» Но они меня даже не понимают. – В голосе моей собеседницы звучало неприкрытое презрение. – Они, видите ли, не хотят тратить время и силы на жизнь в родной стране и эмигрируют. А когда рождаются снова, им опять требуется нянька, которая бы за ними присматривала! Жалкие слизняки.
Я невольно вздрогнул от очередного сильного удара дном бутылки по столу.
– Я здесь единственная, кто хоть что-то делает, кто заботится о тех, кто подает какие-то надежды. Вы знаете о том, что другие отделения клуба присылают в Россию финансовые пожертвования? Парижское, Нью-йоркское, Токийское. Так вот, я установила правило. Если вы забираете кого-нибудь из моих членов клуба, то все деньги, которые зарубежные отделения отправляют в Россию, поступают непосредственно ко мне. Никто не спорит, потому что все знают, что я права. Визиты гостей – единственное интересное событие, больше здесь не происходит ничего, достойного внимания.
– А… вы? – осмелился наконец спросить я. – Расскажите вашу историю.
На миг в глазах Ольги промелькнуло нечто такое, из чего можно было сделать вывод, какой красивой и энергичной женщиной она когда-то была. Но эта искорка почти сразу же погасла.
– Я русская, из дворян. Меня расстреляли в тысяча девятьсот двадцать восьмом году, – сказала она и чуть выпрямилась на стуле. – Большевики выяснили, что мой отец был князем, и заявили, что я должна написать покаянное письмо, признать, что принадлежу к классу эксплуататоров, и отправиться работать в колхоз. Я отказалась. Меня сначала подвергли побоям и пыткам. Но даже когда у меня началось внутреннее кровотечение, я, стоя перед ними, бросила им прямо в лицо: «Я дочь этой прекрасной страны и ни за что и никогда не буду пособницей вашего ужасного режима!» Когда меня расстреливали, это был самый прекрасный момент в моей жизни. – Ольга тихонько вздохнула. – Конечно, сейчас, – снова заговорила она, – я отчасти понимаю большевиков. Надо было пережить революцию, чтобы осознать, как тяжело приходилось голодным крестьянам и каково жилось рабочим, у которых порой не было куска хлеба. Но в тот момент, когда мне, окровавленной с ног до головы, перед расстрелом завязывали глаза, я знала, что я права. Ход истории… Если бы вы знали, сколько я слышала всякой чуши про ход истории!
– Насколько я понимаю, у отделения клуба нет надежных контактов во властных структурах, – сказал я.
Это осложняло мое положение. Впрочем, нельзя сказать, что то, о чем рассказала мне Ольга, стало для меня сюрпризом. Один из немногих уроков, которые я усвоил, работая в разведке, состоял в том, что в описываемый мною период ни у одной разведывательной службы не было хороших, надежных источников информации в советских государственных и партийных органах – как из-за бесконечных чисток, так и из-за просчетов в работе по вербовке агентуры. Даже компания «Уотербрук и Смит» не располагала хорошими связями в России. По этой причине я и рассчитывал некоторым образом на помощь клуба «Хронос».
– Контакты, – усмехнулась Ольга. – Кому нужны контакты? Это же Россия. Здесь никто не просит помощи у других людей. Расскажите это там, у себя. Здесь нужны деньги и грязь.
– Вы располагаете грязью, которая могла бы мне помочь?
– Есть один тип, руководитель кафедры физики в академии. Он интересуется проблемой происхождения Вселенной – ему, видите ли, интересно знать, откуда мы все взялись. Вот уже пять лет он тайно переписывается с одним профессором-астрономом из Массачусетского технологического института через их общего знакомого – тот живет в Стамбуле и передает почту через своего двоюродного брата, который занимается контрабандной торговлей. Здесь нет никакой политики, но этого вполне достаточно.
– Вы когда-нибудь использовали этот… рычаг?
Ольга пожала плечами:
– Иногда. В одних случаях это работает, в других нет. Его дважды расстреливали и трижды отправляли в лагеря. Но если найти к нему правильный подход, все будет хорошо. Ну а если не сумеете – будете сами виноваты.
– Что ж, ладно, – пробормотал я. – Постараюсь не ошибиться.
Глава 36
Шантаж – дело на редкость непростое. Главная сложность – убедить жертву в том, что тот вред, который она причинит себе, выполняя ваши требования, не идет ни в какое сравнение с ущербом, который можете причинить ей вы, если предадите гласности ее секреты, каким-то образом ставшие вам известными. В большинстве случаев шантажисты перегибают палку, и это не приводит ни к чему хорошему. Между тем в подобных делах для достижения успеха очень важно тонко чувствовать, когда следует усилить нажим, а когда – немного отступить.
Для достижения своих целей я множество раз использовал грязные трюки. Должен сказать, мне всегда было непросто применять их против людей, к которым я испытывал симпатию. Профессор Гулаков определенно был мне симпатичен. Он понравился мне в первый же момент знакомства, когда открыл дверь и с вежливой улыбкой поинтересовался, кто я и с чем к нему пожаловал. Когда этот седобородый мужчина в коричневом свитере пригласил меня в заваленную книгами комнату, усадил в кресло и угостил великолепно сваренным кофе, налитым в чашку из тончайшего китайского фарфора, мое первое благоприятное впечатление о нем еще больше усилилось. В другой жизни я бы получил немалое удовольствие, побеседовав с ним о научных проблемах. Но передо мной стояла совершенно определенная задача, и он представлял собой всего лишь средство для ее решения.
– Профессор, – сказал я, сразу же беря быка за рога, – я разыскиваю человека по имени Виталий Карпенко. Вы можете помочь мне его найти?
– Я такого человека не знаю, – ответил профессор. – А зачем он вам понадобился?
