– Большинство парней из клуба «Хронос» боятся что-либо менять в своих жизнях, – сказал он. – Ваша проблема в том, что вы стали слишком изнеженными. Вы привыкли к комфортной жизни, а тот, кто привык к комфорту, никогда не станет рисковать, никогда не попробует раскачать лодку. Вам надо попробовать пожить активно – это самое лучшее, что есть на этом свете.
– А вам никогда не приходило в голову, что своими действиями вы можете изменить ход событий? – спросил я. – Как вы думаете, лично вы могли повлиять на исход той или иной войны?
– Черт побери, конечно, нет! – ответил Фидель и хмыкнул. – Мы всего лишь солдаты. Мы убиваем парней, которые нам противостоят, они убивают наших парней, потом мы в ответ снова приканчиваем кое-кого из них – все это ничего не значит и ни на что не влияет, понимаешь? Отдельные люди на войне – это просто песчинки. И когда они гибнут, это всего лишь цифры на бумаге. И только когда эти цифры складываются в действительно большие числа, жирные коты, которые устраивают войны, говорят друг другу: «Ладно, хватит, давайте договариваться». Так что я вовсе не угрожаю ходу событий, я – всего лишь крохотная щепка в костре войны. А знаешь, что самое главное?
Фидель встал, бросил в угол хижины комок грязных скомканных банкнот таким же жестом, каким незадолго до этого швырнул кость собаке, и произнес:
– Все это вообще ничего не меняет в этом мире. Ни пули, ни пролитая кровь. Ровным счетом ничего.
Шагнув к выходу, Фидель на секунду задержался в дверном проеме, так что часть лица его осталась в тени, а другую его половину осветило ослепительное дневное солнце, и сказал:
– Вот что, Гарри, если тебе когда-нибудь надоест заниматься этой твоей дерьмовой археологией, или чем ты там занимаешься, найди меня. Я буду там, где стреляют, на самой передовой, на самом опасном участке.
– Удачи тебе, Фидель, – пожелал я в ответ.
Он снова улыбнулся и шагнул за порог.
Глава 51
– Я согласен, – сказал я, обращаясь к Винсенту. – Мой ответ – «да».
Мы сидели в кабинете командира секретной базы Петрок-112, который снова вышел куда-то, чтобы дать нам поговорить без помех. Скрестив ноги и сложив руки на груди, я не отрываясь смотрел Винсенту в лицо.
– Могу я спросить – почему? – поинтересовался он после долгого молчания. – По какой причине вы так резко изменили свое отношение? Ведь еще совсем недавно все, о чем я говорил, вы называли чушью?
Я поднял взгляд к потолку, обдумывая ответ, и заметил на нем вереницу клопов, которые медленно пересекали огромное, с их точки зрения, пространство.
– Что ж, постараюсь объяснить, – заговорил я. – Все дело в том, что ваша теория – это своеобразный вызов. Мною руководят любопытство и любовь к приключениям. По всей вероятности, цель, которую вы перед собой ставите, не будет достигнута. Ну и что из этого? То, что вы делаете, – это своего рода восстание против клуба «Хронос», который приказывает своим членам сидеть сложа руки и ничего не делать, а только есть, пить, совокупляться и разъезжать по миру, словно у них нет и не может быть никаких других занятий, никаких целей – и никогда не будет. Я устал жить привычной жизнью, потому что, когда я это делаю, я понимаю, что от меня в этом мире ничего не зависит. За прожитые мною столетия моя душа онемела и перестала чувствовать, а сам я не сделал ничего полезного, ничего такого, что имело бы хоть какой-то смысл. Признаюсь, я разделяю ваши амбиции. Я тоже хочу увидеть мир глазами Бога. Ведь мы в итоге стремимся к этому, не правда ли? Эта машина, это квантовое зеркало, что бы это ни означало в практическом смысле, по сути просто инструмент для познания мира, такой же, как и другие инструменты, применяемые наукой, но только способный ответить на глубинные, основополагающие, самые главные вопросы: почему и как возник весь окружающий нас мир и что он такое? Кто мы такие – калачакра, уробораны – и откуда и почему мы появились? Почему мы отличаемся от других людей? Я бы дорого дал за то, чтобы узнать ответы на эти вопросы, но никто и никогда не дал мне даже малейшего намека на то, где их искать. Вы же предлагаете на этот счет некий план. И потом, помогая вам, я смогу изменить свою собственную жизнь, чего мне хочется уже очень давно. Все остальное не важно.
Выслушав меня, Винсент улыбнулся.
– Что ж, ладно, – сказал он. – Ваш ответ меня удовлетворил.
Даже сейчас, говоря об этом, я не могу и не хочу лгать. Я проработал над созданием квантового зеркала десять лет.
Для калачакра это ничтожно короткий срок. Но на этот раз для меня все было иначе. Десять лет – это три тысячи шестьсот пятьдесят дней, и каждая минута, каждый миг на протяжении всего этого времени были для меня… открытием.
В течение многих десятков, сотен лет я не работал, а только делал вид, что работаю. В более ранних жизнях я был врачом, университетским профессором, шпионом – но все эти профессии нисколько не увлекали меня и уж тем более не способствовали познанию окружающего меня мира. Начав сотрудничать с Винсентом, я впервые узнал, какие ощущения испытываешь, когда работа на самом деле становится твоей жизнью.
Я был по-настоящему счастлив. Более того, я впервые понял, что такое счастье. Условия были далеко не идеальными – все же мы вынуждены были учитывать особенности государства, в котором нам приходилось жить, и системы, в которой нам приходилось работать. Но это не создавало мне никаких проблем. Моя кровать была мягкой, одеяло – теплым, пища – сытной, хотя ее и готовил не кулинарный гений. Дважды в день мы по настоянию Винсента поднимались наверх и проводили некоторое время на солнце. Выходили мы на улицу и тогда, когда солнца не было и с севера дул ледяной арктический ветер. «Нельзя отрываться от природы, Гарри!» – кричал в таких случаях Винсент.
Мы выходили на прогулки даже зимой. Я, ежась от ледяных укусов мороза, с заиндевевшими бровями и ресницами, бродил, подгоняемый Винсентом, по территории базы, а он шагал рядом, твердя одну и ту же фразу: «Зато представьте, как нам будет хорошо, когда мы вернемся в помещение». Я бы с удовольствием сказал в ответ что-нибудь язвительное, но на улице было так холодно, что я боялся открыть рот и потому молчал.
Коллектив принял меня хорошо – потому что меня хорошо принял Винсент. Сотрудники мало разговаривали между собой, но через некоторое время я понял, что Винсент собрал вокруг себя выдающиеся умы.
– Пять жизней, Гарри! – не раз восклицал он. – Еще каких-нибудь пять жизней, и мы добьемся своего!
Правда, произносил он эти слова только в те моменты, когда никого другого, кроме меня, поблизости не было. Мы, однако же, были еще очень далеки от каких-либо качественных прорывов в нашей работе. Поначалу мы работали над отдельными составными частями нашего будущего детища, каждая из которых была революционной для своего времени. Собранные вместе, они, по выражению Винсента, должны были «дать двадцатому веку такого пинка, чтобы он вылетел в двадцать первый».
– Я планирую создать внутренний Интернет к тысяча девятьсот шестьдесят третьему году, – говорил он, – а к шестьдесят девятому – микропроцессоры. Если нам немного повезет, микрочиповый этап в эволюции компьютерной техники мы пройдем к семьдесят первому году. А к семьдесят восьмому, если будем следовать графику, вплотную подберемся к созданию нанопроцессоров. Я умру где-то в районе две тысячи второго года. Но с учетом хорошего старта, сделанного в этой жизни, в следующий раз, надеюсь, мы создадим микропроцессоры уже к концу Второй мировой войны. В моей следующей жизни я собираюсь обосноваться в Канаде – со мной в последнее время почти не работали талантливые канадцы, надо будет восполнить этот пробел.
