– Подумайте день, – ответил он. – Всего один день. – И Винсент вышел.
Глава 56
Один день.
Один день, чтобы попытаться избежать того, что гораздо хуже смерти.
Один день, который мне предстояло провести в комнате с обитыми войлоком стенами, привязанным к стулу с набитым конским волосом сиденьем.
Ищи дефекты и слабости в системе, приказал я себе. Любые, какие угодно.
Стул был крепко привинчен к полу. Из капельницы в мою вену продолжал поступать питательный раствор. Обитая войлоком, но весьма крепкая дверь была надежно заперта. За ней дежурили охранники. Пожалуй, именно они представляли собой слабое звено. Отказавшись делать своими руками то, через что мне предстояло пройти, Винсент допустил небольшую ошибку. Я не сомневался, что он приказал охранникам не разговаривать со мной, но иногда даже бесправный, замордованный муштрой и начальством рядовой Вооруженных сил СССР способен проявить инициативу.
Раскачиваясь на стуле, я сумел добиться того, что игла выскользнула из моей вены. Кровь потекла струйкой на белый ворс покрывавшего пол ковра, и вскоре он покрылся багровыми пятнами. К сожалению, полоса скотча, охватывавшая мой лоб, не давала мне свесить голову вниз. Закрыв глаза, я принялся ждать. Увы, прошло довольно много времени, прежде чем охранники, заглянув через глазок в комнату, поняли, что что-то не так. Распахнув дверь, они вбежали в комнату и стали совещаться, как им поступить.
– Он что, без сознания? – спросил один из них. – Сколько крови он мог потерять?
– Прокол совсем невелик, – сказал старший из часовых по возрасту и, как я надеялся, по званию. – Он просто выдернул иглу из вены.
Внезапно я открыл глаза. К моему удовлетворению, тот из охранников, который стоял ближе ко мне, в испуге отскочил.
– Господа, – сказал я, – вероятно, вы получили приказ не вступать со мной ни в какие контакты. Так вот. Я прекрасно знаю вас обоих – ваши имена, звания, содержание ваших личных дел, ваши домашние адреса. Например, мне известно, что вы, рядовой, до сих пор живете с матерью, а у вас, сержант, в Москве жена, которую вы не видели уже три с половиной года, и дочь, чью фотографию вы носите в кармане и в столовой во время обеда с гордостью показываете всем подряд. И при этом говорите: «Вот мое сокровище». У меня к вам обоим один простой вопрос. Скажите, ваши родные знают, где вы служите и чем занимаетесь? Они ведь не должны знать об этом ровным счетом ничего. Подумайте об этом как следует – это очень важно. Всегда ли вы были достаточно осторожны в разговорах с ними? Потому что если они знают хоть что-нибудь, если им известна хоть малейшая деталь об этом объекте, они очень скоро могут оказаться здесь, на моем месте, вот на этом стуле. Ваша жена, ваша дочь, ваша мать – они не должны знать об объекте ничего. Это все, что я хотел сказать. А теперь будьте добры, вставьте иглу обратно и закрепите ее клейкой лентой, как было. Буду дальше дожидаться, когда меня начнут пытать, а потом убьют.
Вернув иглу капельницы на место, охранники покинули комнату, причем так торопились, что даже не удосужились зафиксировать иголку скотчем, как я просил.
Трудно сказать, сколько прошло времени – двадцать часов или всего два. В комнате снова появился Винсент. Сержант из той пары часовых, с которой я имел короткую беседу, остановился в дверях, настороженно глядя на меня через плечо своего начальника.
– Вы подумали? – спросил Винсент. – Решили что-нибудь?
– Конечно, решил, – небрежно ответил я. – Можете приступать. Вы будете пытать меня, а я в надежде остановить вас буду рассказывать вам всякую всячину, которая, по моему мнению, способна вас заинтересовать.
– Гарри, все может быть совершенно иначе. Назовите мне дату и место вашего рождения, и вам не причинят никакого вреда, клянусь вам.
– А вы понимаете, что в том, что мне предстоит, есть так называемая точка возврата? В какой-то момент ущерб, который будет нанесен моему телу, окажется настолько большим, что признание потеряет для меня всякий смысл. Вероятно, вы надеетесь сломать меня до того, как это произойдет.
Лицо Винсента потемнело.
– Что ж, как хотите, Гарри, – сказал он. – В том, что случится с вами дальше, будет только ваша вина. – С этими словами Винсент повернулся и вышел из комнаты.
Перед тем как сержант тоже шагнул за порог, наши с ним взгляды встретились.
– Они точно ничего не знают? – спросил я.
Сержант, не ответив, захлопнул дверь.
За меня взялись через несколько минут после ухода Винсента. К моему удивлению, пытка началась с применения химических препаратов. Сначала мне ввели какое-то вещество, парализующее диафрагму. В течение часа или около того я, обливаясь по́том, отчаянно боролся за каждый глоток воздуха, но каким-то чудом так и не задохнулся окончательно. Доза была рассчитана очень точно – Винсент воспользовался услугами настоящего профессионала. Мой палач, невысокий щуплый мужчина с аккуратно подбритыми усиками, демонстративно разложил перед собой на подносе орудия пыток так, чтобы я мог их видеть. После каждого этапа моих мучений он давал мне небольшую передышку. При этом он всякий раз негромко спрашивал меня, где и когда я родился, и с печальным видом покачивал головой, когда я отказывался отвечать. Вскоре я потерял всякий счет времени. В криках боли, которые я издавал, вероятно, не было ничего человеческого.
Сержант, стоя у порога, наблюдал за происходящим. Во время одного из коротких перерывов, когда мой мучитель решил освежиться, выпив воды, сержант подошел ко мне, пощупал мой пульс, проверил зрачки и едва слышно прошептал:
– Она знает, что я сел на поезд, идущий в Плоские Пруды, и поехал на нем до конечной станции. Это ничего?
Я лишь улыбнулся, дав сержанту понять, что он сам может без труда ответить на этот вопрос.
В какой-то момент, сразу после того как я снова был подвергнут пытке удушением, я увидел рядом с собой Винсента.
– Мне очень жаль, Гарри, – сказал он. – Очень.
Я попытался плюнуть ему в лицо, но в моем высохшем рту не оказалось ни капли влаги.
Винсент снова вышел.
В комнату принесли автомобильный аккумулятор – явно для того, чтобы использовать в качестве пыточного устройства. Вероятно, его тоже решили продемонстрировать мне заранее – в качестве средства психологического давления. Я в это время подвергался одновременному воздействию экстремально высокой температуры и истязанию звуком. Какой-то злой гений записал на диск невыносимую какофонию, которую меня заставляли беспрерывно слушать на протяжении бог знает какого времени. К этому добавили пытку бессонницей. Когда я, оглушенный, умирающий от жары, погружался в забытье, в комнату входили охранники и выливали мне на голову ведро ледяной воды.
– Вы добрый человек, – прошептал я, обращаясь к одному из них, когда он в очередной раз разбудил меня подобным образом. – Это то, что мне сейчас нужно.
