— А если я ошибся?
— Чтобы ты, да вдруг ошибся?
Я скептически приподнял брови, и Нич с недовольным видом отвернулся:
— Ладно, как скажешь. Это же твой контракт.
— Вот именно. К тому же не забывай: если наниматель умрет, туго придется нам обоим.
— Ты истратил большую часть своих запасов, — упрямо тряхнул головой таракан. — Оставил на земле следы черного мела, которого теперь днем с огнем не сыщешь. Использовал рунную магию. И, в довершение всего, рискнул взять заклинание из старого арсенала. Разве оно того стоило, Гираш? Не боишься, что светлый тебя раскусит?
— Ему сейчас не до меня, — оскалился я. — Если бы я мог, то открыл бы арку самостоятельно, и тогда нам бы не пришлось делать все остальное. Но для портала я еще слишком слаб. Да и не положено некроманту заниматься пространственной магией. Даже рунной, об истинном назначении которой эти юнцы не имеют никакого понятия. Надо же — в академии его этому учили, бездарь! Азы освоил и уже считает себя пупом земли! Вот теперь пусть-ка посидит и поломает над ними голову. И не сует свой длинный нос в то, что его не касается.
Нич только вздохнул:
— Опять рискуешь, Гираш.
— А без риска неинтересно, — парировал я.
— Для кого как. Я бы предпочел обойтись без лишних трудностей. Да и ты раньше не был таким безрассудным.
— Раньше я был на редкость скучен, зануден и всегда отвратительно серьезен, — гнусно ухмыльнулся я. — Ты, правда, этого не помнишь, но можешь мне поверить — когда-то я думал лишь о работе, экспериментах и новых достижениях. К счастью, предательство близких избавляет от иллюзий, слепой веры и наивных заблуждений. А я наконец узнал цену собственной жизни и больше не собираюсь тратить ее на всякие глупости.
— Как скажешь, — едва слышно, как-то по-стариковски вздохнул таракан и окончательно умолк.
Поняв, что больше ничего от него не добьюсь, я подавил тяжелый вздох и повернулся к графу.
— С этой минуты, ваше сиятельство, я попрошу вас ни под каким предлогом сюда не заходить. Смертным вообще нежелательно находиться там, где творится наша магия.
Граф изумленно замер:
— А как же вы, мэтр?!
— Как всегда, — криво улыбнулся я, пряча во внутренний карман пустую пробирку. — Но не думаю, что вас всерьез это волнует.
Под моим взглядом его сиятельство стушевался и отступил в темноту коридора. Туда же послушно попятились и его слуга, и оба охранника. Один из молодчиков, правда, кинул в мою сторону предупреждающий взгляд, но я давно вышел из того возраста, когда подобные вещи производили на меня хоть какое-то впечатление. Тогда как этот дурачок, видимо, еще не все понял. И только когда я медленно раздвинул губы в жестокой усмешке, продемонстрировав почерневшие от крови зубы, до него начало наконец доходить. А когда я снял перчатки и с удовольствием размял пальцы, все четверо инстинктивно шарахнулись прочь, с тревогой глядя на мои ногти, длина которых за прошедший час существенно увеличилась.
— Думаю, вам пора, — вкрадчиво заметил я, вдоволь налюбовавшись выражением чужих лиц.
Граф сглотнул, но все-таки мужественно остался на месте.
— Может, вам нужна, э-э-э, какая-нибудь помощь?
Прозвучало это по-детски наивно и почти что смешно.
Но я постарался не скалиться совсем уж гнусно и как можно более нейтральным тоном ответил:
— Вы ничем здесь не поможете. Тем более время для нежити как раз настало и она уже спешит сюда в надежде заполучить ваши нежные души.
— В-время? — тревожно переспросил он.
Я благожелательно кивнул и почти не удивился, когда невдалеке кто-то тоскливо завыл.
От этого звука люди вздрогнули и побледнели. Телохранители графа машинально схватились за оружие. Старик-слуга принялся истово творить популярные в народе, но совершенно бесполезные против нежити охранные знаки. Сам же граф зябко передернул плечами, кинув беспокойный взгляд на громадную дыру в решетке, за которой клубилась самая настоящая тьма. А я запрокинул голову и, всмотревшись в почерневшие небеса, глубоко вдохнул приятно посвежевший после дневной жары воздух.
Как же хорошо.
Никогда не любил день и слишком яркое солнце. Мои глаза гораздо привычнее ко мраку, чем к дневному свету. Моя кожа страдает от пристального внимания дневного светила, а тело, как правило, быстро устает. Зато ночью мне всегда хорошо. Ночь спасает меня от медленно накапливающегося раздражения. Она нежна, холодна и умеет дарить покой даже моим старым костям. И только в ее объятиях я чувствую себя абсолютно свободным.
Я еще раз вздохнул, с облегчением чувствуя, как в сгустившейся темноте мое тело непроизвольно меняет форму, и мягко посоветовал занервничавшим смертным:
— Ступайте.
Вот только они, заслышав, как снаружи снова кто-то торжествующе завыл, словно окаменели. Различив в этом звуке детский плач, покрылись громадными мурашками. Их сердца принялись выводить поистине сумасшедший галоп, гулким эхом отдавшийся у меня в ушах. А дыхание стало прерывистым и таким тяжелым, что мне поневоле захотелось его оборвать.
— Уходите! — свистящим шепотом велел я дуракам, буквально кожей почувствовав, как возле наружного края стены кто-то настойчиво скребется. — Вон отсюда! Ну!
Звук был слишком слабым, чтобы его могли уловить перепуганные люди, но для меня уже стал вполне различимым. Более того, вскоре послышался второй такой же скребущий звук, затем третий, четвертый. Что-то они добрались до замка слишком быстро. Нич говорил о двух часах, а вышло гораздо меньше. Они бегом, что ли, бежали? Или где-то возле замка есть свежие могилы?
Эх, как жаль, что граф не дал мне времени все осмотреть. Тогда и не было бы никаких сюрпризов. А то ведь уже ползут сюда, твари. Голодные, склизкие и мертвые. Да, точно мертвые — вон какой ароматный шлейф за ними тянется. Такой только у качественных зомби и несвежих умертвий бывает. Выходит, и правда где-то неподалеку есть незамеченные стариком спонтанные захоронения.
Негромко зарычав, я втянул в себя прохладный воздух и, почувствовав в нем будоражащую примесь чужого страха, стремительно обернулся. Причем настолько стремительно, что не ушедшие люди не успели даже заметить, когда я оказался прямо у них перед глазами. Всего один прыжок на ставших удивительно гибкими ногах, и все — они на расстоянии вытянутой руки. Хорошо, что вокруг темно и они не заметили, как сильно изменилось мое лицо. Длинная мантия надежно скрыла все остальное. Так что никто, к счастью, не завизжал и не заорал благим матом.
Впрочем, даже мои неестественно широкие зрачки в обрамлении нечеловечески красной радужки здорово их впечатлили. Потому что граф со сдавленным восклицанием отпрянул, чуть не налетев на замешкавшегося старика. А Годжа и Лирг, оказавшиеся чуть пошустрее, с тихим проклятием выставили перед собой нервно подрагивающие мечи.
