Но будь она мусульманской женой, ее вообще не было бы за столом.
Алай обменялся рукопожатиями с остальными, и те высказали ему свое почтение. Но он также заметил настороженность в их взглядах. То, что он не помешал Вирломи нанести тяжкую обиду мужчине, пусть даже явно зашедшему слишком далеко, выглядело для них слабостью. Он знал, что сейчас они размышляют, какое на самом деле влияние имеет на него Вирломи и не превратился ли он из халифа в мужа под каблуком жены, считавшей себя богиней.
Короче говоря – не впал ли халиф Алай в идолопоклонничество, женившись на этой сумасшедшей?
Естественно, вслух такого никто сказать не мог – даже друг другу, даже наедине. Впрочем, вероятно, на самом деле они об этом даже не думали.
«Просто я сам так думаю», – промелькнула у Алая мысль.
Когда они остались одни, халиф вышел в туалет и вымыл лицо и руки. Жена последовала за ним.
– Ты силен или слаб? – спросила она. – Я вышла за тебя замуж ради твоей силы.
Алай промолчал.
– Ты сам знаешь – я права. Питер Виггин не сможет нас тронуть. Лишь Хань Цзы стоит между нами и объединением мира под нашей властью.
– Это неправда, Вирломи, – возразил Алай.
– Значит, и ты мне противоречишь?
– Мы равны – и наедине вполне можем друг другу противоречить.
– Если я не права – кто представляет бо́льшую угрозу, чем Хань Цзы?
– Если мы неспровоцированно нападем на Хань Цзы и сложится впечатление, что он может проиграть – или действительно проиграет, – возникнет опасность изгнания мусульманского населения из Европы и объединения европейских государств, возможно, с Соединенными Штатами и Россией. Вместо горной границы, которой Хань Цзы не угрожает, мы получим непригодную для обороны границу длиной в тысячи километров в Сибири и врагов, чьи объединенные военные силы намного превосходят наши.
– Америка? Европа? Эти разжиревшие старики?
– Вижу, ты тщательно обдумываешь мои идеи, – заметил Алай.
– Война ни в чем не дает уверенности, – сказала Вирломи. – Может случиться и то, и это. Я скажу тебе, что произойдет. Индия примет меры независимо от того, присоединятся к нам мусульмане или нет.
– Индия, у которой практически нет военного снаряжения и обученной армии, готова сразиться с закаленными ветеранами из Китая, причем без помощи турецких дивизий в Синьцзяне и индонезийских на Тайване?
– Индийский народ сделает все, о чем я его попрошу, – отрезала Вирломи.
– Индийский народ сделает все, о чем ты его попросишь, пока это возможно.
– Кто ты такой, чтобы утверждать, что возможно, а что нет?
– Вирломи, – сказал Алай, – я не Александр Македонский.
– Это как раз совершенно ясно. Собственно, Алай, ты вообще выиграл хоть одно сражение?
– Имеешь в виду – до или после последней войны с жукерами?
– Ну конечно – ты же из священного джиша! И потому всегда и во всем прав!
– И именно мой план отбил у китайцев охоту сражаться.
– Твой план? Который полностью зависел от моего небольшого отряда патриотов, удерживавшего китайскую армию в горах Восточной Индии?
– Нет, Вирломи. Твои действия спасли тысячи жизней, но даже если бы нам в Индии противостоял каждый китайский солдат, которого послали в горы, мы все равно бы победили.
– Легко говорить.
– Мой план заключался в том, что, пока большая часть китайских войск будет связана по рукам и ногам в Индии, турецкие войска займут Пекин и китайцам придется отзывать из Индии свою армию. Твой героический поступок спас многие жизни и приблизил нашу победу – примерно на две недели и около ста тысяч жертв. Так что я тебе благодарен. Но ты никогда не вела в бой большую армию.
Вирломи отмахнулась, словно одного этого жеста было достаточно, чтобы неприятный факт перестал существовать.
– Вирломи, – сказал Алай, – я люблю тебя и вовсе не хочу обидеть, но все это время ты сражалась против очень плохих командиров. Ты никогда не сталкивалась ни с кем вроде меня, или Хань Цзы, или Петры. И уж точно не с такими, как Боб.
– Звезды Боевой школы! – фыркнула Вирломи. – Древние показатели тестов и членство в клубе, президента которого перехитрили и отправили в изгнание. Что ты сделал в последнее время, халиф Алай?
– Женился на женщине со смелыми планами, – ответил Алай.
– Но за кого вышла замуж я? – спросила Вирломи.
– За человека, который хочет мирного объединения всех народов. Я считал, что женщина, построившая Великую Индийскую стену, хочет того же самого и что наш брак этому только поспособствует. Никогда не думал, что ты настолько кровожадна.
– Я не кровожадна. Я реалист. Я вижу нашего истинного врага и намерена с ним сразиться.
– Наш… соперник – Питер Виггин, – сказал Алай. – У него есть план по объединению мира, но для его успеха в халифате должен наступить хаос, а ислам должен перестать быть мировой силой. Именно в том цель статьи Мартелла – спровоцировать нас на какую-нибудь глупость в Армении. Или в Нубии.
– Что ж, по крайней мере, это ты понимаешь.
– Я как раз все понимаю, – заметил Алай. – Зато ты не понимаешь самого очевидного. Чем дольше мы будем ждать, тем ближе день, когда умрет Боб. Жестокий и ужасный факт, но когда его не станет, Питер Виггин лишится своего главного инструмента.
Вирломи бросила на него испепеляющий взгляд:
– Опять возвращаемся к результатам тестов в Боевой школе?
– В Боевой школе тестировали всех, – сказал Алай. – И тебя в том числе.
– Да, и что толку? Все они сидели в Хайдарабаде, словно безвольные рабы, пока над ними измывался Ахилл. Только я сбежала. В чем-то я была не такая, как все. Но разве хоть один из тестов в Боевой школе это показал? Кое-что они явно не тестировали.
Алай не стал говорить ей очевидного: она повела себя иначе лишь потому, что о помощи ее попросила Петра, а не кто-то другой. Не будь Петры, она не сбежала бы.
– Джиш Эндера отбирали не на основе тестов, – сказал Алай. – Мы вошли в него благодаря тому, что делали.
– Потому что вы делали нечто важное с точки зрения Граффа. А другие качества, которые он не считал таковыми, его не интересовали.
Алай рассмеялся:
– Завидуешь, что не оказалась в джише Эндера?
– Мне противно, что ты до сих пор считаешь, будто Боб непобедим, потому что он такой умный.
– Ты не видела его в деле, – заметил Алай. – Он по-настоящему страшен.
– Нет, это просто ты его боишься.
– Вирломи, – сказал Алай, – не делай этого.
– Не делать чего?
– Не принуждай меня.
