– Да, – кивнул Рэкхем, – мы сволочи. Но мы желаем добра. Как и ты.
– Отдайте Бобу и Петре их малышей. И спасите ему жизнь, если можете. Он хороший человек и заслуживает лучшей участи, чем быть игрушкой в ваших руках.
21. Бумаги
От: Посаженный на кол
Кому: HonestAbe%Lincoln@RailSplitter.org/WriteToTheAuthor
Тема: Да поможет мне Бог
Бывает порой, что даешь совет, предполагая, что никто ему не последует. Я лишь надеюсь, что тот, кто наверху, простит меня и все же найдет для меня местечко. А пока что скажи большой шишке, пусть сделает что-нибудь с чашкой, которую я разбил.
От: PeterWiggin%private@hegemon.com
Кому: Graff%pilgrimage@colmin.gov
Переслано: Тема: Да поможет мне Бог
Дорогой Хайрам!
Как Вы увидите ниже, наш славянский друг, похоже, сделал своему правительству предложение, на которое они согласились, и теперь об этом сожалеет. Исходя из предположения, что «тот, кто наверху», – это Вы, догадываюсь, что этот несложный шифр означает: он хочет выйти из игры. Мои источники сообщают, что в последний раз его видели во Флориде, но если за ним наблюдают, мог перебраться в Айдахо.
Что касается разбитой им чашки – думаю, он имеет в виду, что, вместо того чтобы искать возможность напасть на Алая, Россия заключила сделку с Союзом мусульман и, пока Китай собирается воевать с Индией на юге, двинется на Хань Цзы с севера, в то время как турки будут наступать с запада, индонезийцы с Тайваня, а через горы начнется безумное вторжение Вирломи. Впрочем, теперь не такое уж и безумное.
Однако если вдруг под «большой шишкой» наш русский имеет в виду кого-то отличного от «того, кто наверху», речь может идти лишь о некоем великане, которого знаем мы оба. Я посовещаюсь с ним и госпожой великаншей насчет того, что мы можем сделать в данной ситуации – если вообще можем.
Питер.
Алай отдал соответствующие приказы, и теперь ему требовалось, чтобы в момент их исполнения его не оказалось в Хайдарабаде. Халиф не мог допустить, чтобы его обвинили в аресте собственной жены.
Но не мог и допустить, чтобы она им правила. Алай знал, что визири из его совета ее ненавидят; если бы он не поручил преданным ему людям ее арестовать, ее наверняка бы убили.
Позже, когда все успокоится, когда она придет в чувство и прекратит считать, будто ее невозможно остановить, он освободит ее из тюрьмы. О том, чтобы выпустить Вирломи на свободу в Индии, не могло быть и речи. Возможно, ее мог бы забрать Графф. Она не входила в джиш Эндера, но по тем же причинам, которые Графф представил в своем предложении, в мире без нее наверняка стало бы безопаснее, а какой-нибудь колонии могло бы повезти, если во главе ее встанет столь способная и амбициозная личность.
Тем временем без Вирломи для него не было никакого смысла править из Хайдарабада. Он мог и дальше соблюдать свой договор с Индией и вывести войска. Пусть попытаются заново отстроить страну без сумасшедшей предводительницы, преждевременно толкающей их к войне. Индия еще в течение многих лет едва ли решится на сколько-нибудь значительную военную кампанию.
Алай намеревался в ближайшие годы навести порядок в исламском доме и попытаться создать настоящую нацию из той мешанины, которую оставила ему история. Если сирийцы, иракцы и египтяне не могли ужиться и презирали друг друга с того самого мгновения, как услышали чужой акцент, кто мог ожидать, что марокканцы, узбеки и малайцы видят мир одинаково лишь потому, что муэдзин призывает их к молитве?
Кроме того, ему приходилось иметь дело с народами без своих государств: курдами, берберами, половиной кочевых племен древней Бактрии. Алай прекрасно понимал, что эти мусульмане не пойдут за халифом, сохраняющим нынешнее положение дел, – учитывая, что Питер Виггин повсюду искушал революционеров своими обещаниями государственности и примерами Руны и Нубии.
«Мы сами получили Нубию себе на голову», – подумал халиф. Древнее мусульманское презрение к Черной Африке продолжало тлеть – не будь Алай членом джиша Эндера, невозможно было бы даже вообразить, что он, черный африканец, станет халифом. Именно в Судане, где разные расы столкнулись лицом к лицу, вражда распространилась подобно заразе. Остальному исламу давно следовало призвать эту страну к порядку. И теперь все они платили свою цену унижением, которое понес Судан от СНЗ.
«Значит, придется дать курдам и берберам их собственные правительства, – размышлял Алай. – Настоящие, а не фиктивные „автономные регионы“». Он понимал, что вряд ли подобный поступок прибавит ему популярности в Марокко, Ираке и Турции. Так что крайней глупостью казалась даже мысль о завоевательной войне, когда внутри самого исламского мира не было ни мира, ни единства.
Алай решил, что будет править из Дамаска, находящегося в окружении мусульманской, а не индусской культуры. И правительство у него будет гражданским, а не военной диктатурой. Все наконец увидят, что ислам не заинтересован в завоевании мира и что халиф Алай уже освободил от угнетателей больше людей, чем когда-либо был в состоянии Питер Виггин.
Когда Алай вышел из своего кабинета, за ним по пятам последовали два охранника. С тех пор как Вирломи как ни в чем ни бывало вошла в его кабинет в тот день, когда они поженились, Аламандар настаивал на ограничении доступа в самые секретные части комплекса. «Мы находимся в оккупированной вражеской стране, мой халиф», – говорил он и был прав.
И все же Алаю почему-то становилось не по себе оттого, что при всех перемещениях по комплексу его сопровождала охрана. Ему это казалось неправильным – халиф не должен таиться от собственного народа, он должен полностью доверять ему.
Когда он вошел в ворота крытой парковки, к двум охранникам, которые спустились вместе с ним, присоединились еще двое. Его лимузин ждал у обочины с работающим двигателем. Распахнулась задняя дверца.
Алай увидел, как со стороны припаркованных машин к нему кто-то бежит. Это был Иван Ланковский, которого Алай вознаградил за преданную службу, поставив во главе администрации тюркских государств Центральной Азии. Что он тут делает? Алай не отзывал его, а Иван ничего не писал и не звонил о своем приезде.
Иван сунул руку под пиджак, где вполне мог находиться пистолет в наплечной кобуре. И оружие наверняка там было – Иван слишком долго с ним не расставался, чтобы свободно чувствовать себя без него.
Из открытой задней дверцы лимузина выскочил Аламандар, крича охранникам:
– Стреляйте, идиоты! Он хочет убить халифа!
Пистолет был уже в руке Ивана. Он спустил курок, и охранник слева от Алая камнем рухнул наземь. Звук показался странным – на дуле имелся глушитель, но халиф находился почти прямо перед ним, так что выстрел прозвучал не столько тихо, сколько направленно.
«Нужно броситься на землю, – подумал Алай. – Чтобы спастись, нужно убраться с линии огня». Но отчего-то он не воспринимал опасность всерьез, даже вообще не ощущал, что ему что-то угрожает.
