Ситуация «неприятие и изгнание с Запада советского гражданина» была весьма популярна и в русской литературе, и в русской культуре вплоть до окончания холодной войны. Есть такой известный факт биографии Горького, который в 1906 г., скрываясь от преследования царской полиции, «по заданию партии» выехал в Америку для большевистской агитации и сбора средств в поддержку РСДРП, за что практически был лишен права официально жить в Нью-Йорке (все гостиницы отказывали ему в предоставлении номера) и жил на частных квартирах и дачах. Известен также и рассказ Эренбурга («Люди, годы, жизнь», кн. 6) о том, как его, советского гражданина и «носителя коммунистической заразы», изгоняют из Англии и Франции, то есть из тех же стран, откуда изгоняется и Веничка.
30.18 Что ж мне оставалось делать, как не идти в Париж? Прихожу. —
Неизбежность попадания русского путешественника в Париж отмечалась в свое время Некрасовым:
Если только русский едет за границу,
Посылай в Палермо, в Пизу или в Ниццу,
Быть ему в Париже – так судьбам угодно!
(«Княгиня», 1856)
30.19 Иду в сторону Нотр-Дама… —
Нотр-Дам – собор Парижской Богоматери, самое известное церковное сооружение Парижа. Маяковский, между прочим, писал о Нотр-Даме в «кремлевском» контексте:
Другие здания
лежат,
как грязная кора,
в воспоминании
о Notre-Dame’е.
<…>
Я взвесил все
и обдумал, –
ну вот:
он лучше Блаженного Васьки.
(«Notre-Dame», 1925)
Парижские маршруты Венички, включая поход к Нотр-Даму, легко выводятся из «новомировских» записок Виктора Некрасова:
«День начинается так. Проснувшись, делаю небольшую прогулку километра на три-четыре. Выйдя из отеля, сворачиваю сразу же налево и через аркады Лувра, потом через мост Карусель выхожу на набережную Вольтера. Далее – вдоль Сены, мимо закрытых еще букинистических лотков до небольшого моста О-Дубль, где сворачиваю налево и, минуя Нотр-Дам, по Аркольскому мосту выхожу на правый берег Сены, к площади Ортель де Виль. Дальнейший путь опять же вдоль Сены, на этот раз уже по ее течению. Дойдя до Лувра, сворачиваю направо, и по рю Риволи до моего отеля уже рукой подать. Иногда я совершаю прогулку в другую сторону – через площадь Согласия до Эйфелевой башни и обратно. <…> Мы совершенно спокойно проходим под арками Лувра и попадаем в объятия двух его длиннющих крыльев, на площадь Карусель. В центре ее Триумфальная арка <…> за ней кроны Тюильрийского парка, а еще дальше – Елисейские Поля <…> Мы стоим и соображаем, куда же направиться дальше. Пойдем налево, к Нотр-Дам. <…> Нотр-Дам – сердце Парижа» («Месяц во Франции», 1965).
30.20 …кругом одни бардаки. —
Бардак – здесь: публичный дом (по созвучию с «борделем»). До Венички особое внимание неприличным парижским заведениям уделял Куприн:
«Вот краткий перечень тех впечатлений, которые они [иностранцы, побывавшие в Париже] везут из Парижа на свою родину: Монна Лиза (Джиоконда), Гермафродит, Венера Милосская, Бриллиант, Регент, собор Нотр-Дам, Эйфелева башня, Большие бульвары. <…> Резче всего останутся в его памяти рестораны, мюзик-холлы, ночные кабачки и театрик, и полутайные учреждения, где демонстрируются те мерзости, о которых <…> апостол Павел запретил человеку глаголати. <…> Замечательно: с незапамятных времен эти иностранные обозреватели музеев, пейзажей и нравов <…> выносили из своего узкого и однобокого опыта огульное мнение о развратности французских женщин» («Париж интимный», 1930).
Сологуб определял Париж как «храм похмелья и разврата, храм бесстыдных и продажных дам» («Здесь и там вскипают речи…», 1914).
30.21 C. 72. Стоит только Эйфелева башня… —
Эйфелева башня (по имени французского инженера-строителя Г. Эйфеля) – символ Парижа, стальная решетчатая башня высотой около 300 м, возведенная в центре города в 1889 г. для Всемирной выставки. Маяковский в информативном детском стишке писал: «Среди Парижа – башня / высокая страшно» («Прочти и катай в Париж и в Китай», 1927). Он же находился в сходной с Веничкиной ситуации:
Я борозжу Париж —
до жути одинок,
до жути ни лица,
до жути ни души.
<…>
…ко мне,
к большевику,
на явку
выходит Эйфелева тумана.
– Т-ш-ш-ш,
башня…
(«Париж. Разговорчики с Эйфелевой башней», 1923)
У Эренбурга, который по долгу совести должен был писать не только об Эйфелевой башне, но и о соседствующих с ней «бардаках», читаем:
«Часто приходил я на улицу Мафтар, по ней сновали огромные жирные крысы. Эйфелева башня порождала споры – еще жили современники и единомышленники Мопассана, считавшие, что она изуродовала город. <…> Никогда раньше я не видел столько старых домов, пепельных, морщинистых, пятнистых! <…> Я входил в темную улицу, как в джунгли» («Люди, годы, жизнь», кн. 1, гл. 14).
30.22 …генерал де Голль… —
Шарль де Голль (1890–1970) – крупный французский государственный, политический и военный деятель; лидер французского антифашистского движения в годы Второй мировой войны; в 1944–1946 гг. – глава французского правительства; в 1958–1969 гг. – президент (Пятой) Французской республики. В «Записных книжках» Ерофеева получаем о генерале следующую информацию: «А вот генерал де Голль жил скромнее – и до старости сохранил силу. В 85 лет он произвел на свет внука – до чего еще свеж был генерал».
30.23 …ест каштаны… —
Жареные каштаны – непременный атрибут парижского быта; у Мандельштама в Париже «и пели песенки, и жарили каштаны» («Париж», 1923).
30.24 По бульварам ходить, положим, там нет никакой возможности. Все снуют – из бардака в клинику, из клиники опять в бардак. —
Данный пассаж, как ни странно, восходит к Достоевскому, ко внутреннему монологу Раскольникова о жизненных перспективах пьяной девушки не с парижского, а с петербургского бульвара:
«Начнет шмыгать моя девочка, туда да сюда… Потом тотчас больница (и это всегда у тех, которые у матерей живут очень честных и тихонько от них пошаливают), ну а там… а там опять больница… вино… кабаки… и еще больница… года через два-три – калека» («Преступление и наказание», ч. 1, гл. 4).
Горький в одном из писем с Капри замечал: «Народ наш воистину проснулся, но пророки – ушли по кабакам, по бардакам» (письмо К. Пятницкому от 28/29 сентября 1908 г.).
30.25 Я как-то выпил и пошел по Елисейским Полям… —
Елисейские Поля – одна из главных улиц в центре Парижа между площадями Согласия и Шарля де Голля (бывшая площадь Звезды). О Полях есть у путешественника Маяковского:
Лиловая туча,
скорей нагнись,
меня
и Париж полей,
чтоб только
скорей
зацвели огни
длиной
Елисейских полей.
(«Город», 1925)
