И у Раисы Орловой о ее работе в редакции журнала «Иностранная литература» в середине 1950-х гг.:
«Публикуя иностранных писателей, мы приоткрывали тот мир, в свете которого неизбежно должны были меркнуть тупые, шовинистические представления об исключительности. „Только в нашей стране…“ Нет, оказывается не только в нашей. А потом начало выясняться, что и не столько в нашей. <…> Выходили фильмы, начали продаваться газеты и журналы восточноевропейских стран, советские люди ездили за границу и к нам приезжали иностранные туристы. Все больше людей слушали иностранное радио. В железном занавесе возникала дырка за дыркой, он рвался, расползался. Правдивая информация рождала вопросы, подводила к ответам. Начиная сознавать, что мы были в плену лживой, бесчеловечной идеологии, что мы долго были обманутыми и обманывали сами, мы судорожно искали иной идеологии, иной системы верований, необходимо включающей нравственные начала, правдивость и человечность. Общество проходило период бурной переоценки ценностей. Переоценки и поисков. Чем же все-таки люди живы? Во имя чего жить, чему верить? Ответов искали на самых разных путях. В марксизме, очищенном от скверны сталинизма, в марксизме, соединенном со свободой и гуманностью. В прежде недоступных совсем книгах русских поэтов, прозаиков, мыслителей. Так, клеймо „белоэмигранта“ надолго отняло у нас Бунина, Цветаеву, Бердяева. С 1956 года начали возвращаться и они. Искали ответов и у них. Искали в религии. Искали и в иностранной литературе» («Воспоминания о непрошедшем времени», 1983).
30.29 C. 73. …это были, оказывается, Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар… —
Жан-Поль Сартр (1905–1980) – французский писатель, драматург, философ-экзистенциалист, публицист; в годы Второй мировой войны сотрудничал в печати движения Сопротивления; в начале 1950-х гг. начал активно участвовать в движении борьбы за мир; во второй половине 1960-х гг. потерял доверие в глазах советского руководства в связи с тем, что активно поддержал студенческие волнения ультралевого толка во Франции в 1968 г.; лауреат Нобелевской премии (1964), от которой отказался. Симона де Бовуар (1908–1986) – жена Сартра; французская писательница, апологет экзистенциализма; автор многих романов, в том числе «Очень легкая смерть» (1967).
В 1960-е гг. Сартр для советских идеологов был, в отличие от политически благонадежного Арагона, фигурой одиозной:
«В витрине почтенного книжного магазина Сорбонны красуется большой портрет Троцкого. Те трусливые интеллигенты, которые в действительности лишь при одной мысли о подлинной революции готовы спрятаться в подвал, обвиняют коммунистов в том, что они „упустили случай“ совершить революционный переворот [во Франции в 1969 г.]. В числе таких обвинителей и Жан-Поль Сартр, который в Латинском квартале призывает „идти до конца“ (неизвестно только куда), а на другом берегу Сены в „Театр де ла виль“ (бывший театр Сары Бернар) в своей пьесе „Ангренаж“ старается доказать, что всякая социальная революция бессмысленна, потому что она все равно неизбежно приводит к прежнему, и вновь все начинается сначала. Такие пьесы – по существу попытка нанести удар ножом в спину действительно революционному движению» (Правда. 1969. 29 мая).
Впрочем, Сартра тогда недолюбливала не только официальная пресса, но и хорошие поэты. Вот запись в дневнике Давида Самойлова за 22 мая 1968 г.:
«Видел фильм де Сики по Сартру [ «Затворники Альтоны»; режиссер Витторио де Сика, сценарий Сартра]. Унылая блевотина. Социализм педерастов. Ненавижу Сартра. Он – худший вид интеллектуальной моды» (Самойлов Д. Из дневника // Литературное обозрение. 1992. № 7–9).
Ситуация «встреча со знаменитостью в Париже и разговор с ней», несомненно, порождена многочисленными мемуарами советских писателей о своих заграничных вояжах в 1950–1960-е гг., в первую очередь Эренбурга, чьи «Люди, годы, жизнь» в период хрущевской «оттепели» стали своего рода интеллектуальной бомбой для советского читателя: «В объяснение хочу сказать о некоторых свойствах Сартра – подружившись с ним и с Симоной де Бовуар, я многое понял. <…> Я предупредил Сартра <…> Я <…> упрекнул Сартра…» (кн. 6, гл. 24). В отличие от Венички Эренбург действительно встречался с Арагоном и Эльзой Триоле, а также еще со многими знаменитостями (Матиссом, Аполлинером, Модильяни, Пикассо, Джойсом и др.).
В своих воспоминаниях Раиса Орлова пишет:
«Вскоре [в конце 1950-х гг.] к нам стали приезжать наши авторы – иностранные писатели. Встречи обычно проходили в кабинете редактора и под его председательством. Но часто продолжались в наших комнатах, на улицах, в домах сотрудников, у нас на квартире. <…> За годы работы в журнале у нас побывали Ч. П. Сноу с Памелой Джонсон, Сартр и Бовуар, Джон Апдайк, Джон Стейнбек, Уильям Сароян, Эрскин Колдуэлл <…> Грэм Грин, Фридрих Дюрренматт, Макс Фриш, Ганс Энценсбергер, Генрих Бёлль, Анна Зегерс, Эрвин и Ева Штритматер, Криста Вольф и многие другие. <…> Летом 61-го года шел прием Сартра и Бовуар в редакции» («Воспоминания о непрошедшем времени», 1983).
Комментируемая сцена фигурирует в мемуарах Амальрика, когда он пишет о художнике Эрнсте Неизвестном:
«Неизвестный не мог найти и свое место в обществе – он разрывал с системой, в которую худо-бедно, но был включен, уживаясь с которой разработал сложную систему компромиссов, когда одновременно приходилось играть роль и циничную, и героическую, – а теперь надо было заново искать: кем быть.
– Вам это интересно? Вам это интересно? – всегда неуверенно переспрашивал он, рассказывая о чем-то.
– Никогда не слышал ничего более интересного, – ответил ему Венедикт Ерофеев, с которым они встретились на дне рождения Гюзель [жены Амальрика]. Бродяга, пьяница, „разночинец“, как назвал его раздраженный Неизвестный, Ерофеев привлек внимание повестью „Москва – Петушки“ – безумным путешествием человека, который многократно пытается посмотреть в Москве Кремль, но всегда попадает на Курский вокзал к отходящему в Петушки поезду. И вот он в поезде, и рассказывает пассажирам, как якобы был в Париже и встретил Сартра; встретив впоследствии Сартра в Париже, Гюзель была удивлена, что такой человек существует, она думала, что это герой Ерофеева.
Желая все-таки показать, что он не лыком шит, Неизвестный заметил, что, когда Сартр был в Москве, они проговорили свыше четырех часов.
– Вот, должно быть, скукотища – четыре часа разговаривать с Сартром, – спокойно сказал Венедикт, и Эрнст был убит. Впрочем, от нас „допивать“ они поехали вместе.
Ерофеев и Неизвестный принадлежали к разным субкультурам – „субкультуре диссидентов“ и „субкультуре референтов“. Деление это условно, особенно в области искусства, но можно сказать, что „диссидент“ как личность складывался в сопротивление советской системе, а „референт“ – в служение ей, хотя внутренне систему не принимал» (Амальрик А. Записки диссидента. С. 327).
30.30 C. 73. Я пошел на Нотр-Дам и снял там мансарду. Мансарда, мезонин, флигель, антресоли, чердак – я все это путаю и разницы никакой не вижу. —
Мансарда (фр. mansarde) – чердачное жилое помещение, обычно с косым потолком. (Примеры см. ниже.)
