Пространными рассуждениями о философии, диалектике истории перегружен третий том «Войны и мира» Льва Толстого:
«Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно-малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний» (т. 3, ч. 3, гл. 1).
13.30 C. 28–29. …в ближайший же аванс меня будут пиздить… —
То есть будет так, как предсказывал Маяковский: «Ни тебе аванса, ни пивной. / Трезвость» («Сергею Есенину», 1926). См. также 12.13.
13.31 C. 29…меня будут пиздить… —
Данный матерный глагол (ударение на первом слоге) используется здесь в значении «бить, избивать» (в других контекстах может иметь значение «красть» (ср. также с «пиздить» (ударение на втором слоге) – врать).
13.32…по законам добра и красоты… —
Добро в сочетании с красотой часто встречается у поэтов, у Лермонтова есть: «И вновь постигнул он святыню / Любви, добра и красоты…» («Демон», ч. 1, строфа IX); у Фофанова: «В этот миг со мною / Роднилися добро и красота…» («Была ль то песнь, рожденная мечтою…», 1888); у Надсона: «Нет искусства, / Правды, добра, красоты, – нет души у земли!..» («Все это было, – но было как будто во сне…», 1882).
13.33…меня измудохают. —
То есть сильно изобьют, уделают. В случае употребления формы этого глагола с постфиксом «-ся» он приобретает значение «измучиться, сильно устать».
13.34 У меня все полосами, все в жизни как-то полосами: то не пью неделю подряд, то пью потом сорок дней, потом опять четыре дня не пью, а потом опять шесть месяцев пью без единого роздыха… —
Веничка противопоставляет себя Христу, который постился в пустыне, то есть не пил (и не ел), 40 дней (см. 4.27). Веничку же хватает только на 4 дня поста.
13.35 …мое сердце целых полчаса боролось с рассудком. —
По утверждению Земляного, это заявление восходит к Блезу Паскалю (1623–1662) и всей великой французской моралистике, которая «разграничивала „логику сердца“ и „логику разума“» (Земляной С. «Пусть все видят, что я взволнован»… С. 14). Борьба чувств и разума, эмоций и рассудка известна читателям еще со времен Античности. Так, у Гомера об Одиссее сказано: «Долго не знал он, колеблясь рассудком и сердцем, что делать» («Одиссея», песнь XX). Позже Северянин констатировал факты: «Сон лелея, лиловеет запад дня. / Снова сердце для рассудка западня…» («Nocturne», 1908); «Душа и разум – антиподы: / Она – восход, а он – закат…» («Душа и разум…», 1911).
Словосочетание «прекрасное сердце» встречается у Достоевского: «[Князь Щ.:] Рай – вещь трудная, князь, гораздо труднее, чем кажется вашему прекрасному сердцу» («Идиот», ч. 3, гл. 1); «[Мышкин: ] Вы краснеете, это черта прекрасного сердца» (гл. 2).
13.36…в трагедиях Пьера Корнеля… долг борется с сердечным влечением. —
Пьер Корнель (1606–1684) – французский драматург-классицист. Характеристика идейного содержания пьес Корнеля – традиционный для официального советского литературоведения штамп:
«Сделав содержанием пьесы [„Сид“] трагич.[еский] конфликт долга и страсти, К.[орнель] открыл ту драматическую ситуацию, которая вскоре стала доминантой европ. классицизма. <…> „Гораций“ – образцовая трагедия классицизма. Благо родины… движет героями трагедии, определяет их патриотический пафос. Любовь и семейные связи в „Сиде“ противопоставлены друг другу, в „Горации“ – вынесены за одни скобки. Долг перед гос[ударст]вом противостоит здесь всем другим связям человека – дружеским, родственным, любовным. Герои трагедии живут как бы в двух различных мирах – малом и большом, частном и общественном. <…> Гораций одновременно рвет, как путы, все естеств.[енные] связи и привязанности, в самом себе убивает естеств.[енные] человеч.[еские] чувства. В этом отсечении всего личного и заключена особая доблесть героя; долг приобретает значение лишь в противоположность другому началу – чувству» (Краткая литературная энциклопедия. М., 1962. Т. 3. С. 746, 747).
13.37 C. 29. …Пьера Корнеля, поэта-лауреата… —
В определении «поэт-лауреат» содержится, прежде всего, аллюзия на пожизненное почетное звание «Poet-laureate», присуждаемое британской королевой лучшему поэту нации. Советскому читателю художественной литературы оно известно по «Дон Жуану» Байрона, открывающемуся следующими строками:
Боб Саути! Ты – поэт, поэт-лауреат
И представитель бардов, – превосходно!
Ты ныне, как отменный тори, ат-
тестован: это модно и доходно.
Естественно, француз Корнель не имел шанса стать английским «поэтом-лауреатом». Однако применение к нему данного титула отнюдь не столь абсурдно, как это кажется Левину (Левин Ю. Комментарий к поэме «Москва – Петушки»… С. 46): во-первых, Веничка, путающий мансарду и антресоли, также мог просто «перепутать» лауреатство с членством Корнеля во Французской академии; во-вторых, по логике Венички, Корнель мог быть хотя бы каким-нибудь («завалящим») лауреатом – Государственной или, скажем, Ленинской премии, присуждавшихся в СССР в том числе и за высокие достижения в литературе и искусстве вплоть до 1991 г. К примеру, Александр Твардовский, в котором также чувство долга перманентно боролось с сердечным влечением, был поэтом-лауреатом, то есть лауреатом нескольких Государственных премий СССР.
13.38 Встань и поди напейся… —
Вариант лейтмотива всей поэмы «талифа куми» (см. 26.17).
13.39 Так говорило мое прекрасное сердце. А мой рассудок? Он брюзжал и упорствовал: «Ты не встанешь, Ерофеев, ты никуда не пойдешь и ни капли не выпьешь». А сердце на это: «Ну ладно, Веничка, ладно. Много пить не надо, не надо напиваться как сука; а выпей четыреста грамм и завязывай». «Никаких грамм! – отчеканивал рассудок. – Если уж без этого нельзя, поди и выпей три кружки пива; а о граммах своих, Ерофеев, и помнить забудь». —
Подобные бесчисленные терзания бесчисленных выпивох породили в советское время малопродуктивный, однако достаточно запоминающийся жанр анекдота, построенного как диалог человека со своим внутренним голосом. Классическим образцом его является анекдот, весьма напоминающий данный диалог Веничкиных сердца и рассудка:
Внутренний голос обращается к Петровичу:
– Петрович! Пойдем выпьем!
Петрович отбрыкивается:
– Отстань! Я завязал!
– Пойдем! У меня трешка есть!
