— Понял. «Четырнадцать, сто тридцать» — к взлету готов, — доложил пилот.
— «Четырнадцать, сто тридцать», взлет разрешаю.
— Взлетаю…
Разметая с площадки остатки снега, вертолет качнулся и оторвал шасси от натянутой противоскользящей сетки. Повисев полминуты над площадкой, он наклонил нос и начал разгоняться, плавно набирая высоту…
* * *
Душа Кукушкина пела. Наконец-то унылую жизнь на «Громове» разбавило разнообразие. Да еще какое!
Летать он всегда любил, несмотря на то что некоторые виды летной деятельности давались ему тяжко. Если бы знал сидевший справа Севченко, как непросто ему пришлось пробиваться в специальную вертолетную эскадрилью, обслуживающую ледокольные суда. Сколько нервов он потерял на медкомиссиях, экзаменах, зачетах, в сложных контрольных полетах с маститыми летчиками-инструкторами… И ведь добился своего!
— Куда держим путь, Валентин Григорьевич? — весело спросил он.
— Для начала займи метров 100–150 и облети вокруг «Громова», — приказал тот.
Ми-2 выполнил большой круг, а Севченко внимательно осмотрел систему разломов льда. Рядом с судном сеть трещин пока была скудной, но далее — ближе к айсбергу — она становилась гуще, а сами трещины были шире. Местами даже виднелись темные пятна чистой воды.
Подняв бинокль, капитан выбрал сгусток разломов и приказал пилоту подлететь поближе.
— Сделаем, товарищ капитан, — без прежнего оптимизма ответил тот.
— Ты что, боишься парить над открытой ледяной водичкой? — глянул на Кукушкина Севченко.
— Есть такое дело, — честно признался тот.
— Правильно…
Подправив курс, «вертушка» стала отдаляться от ледокола, стоявшего кормой к надвигавшемуся айсбергу…
Следуя к «Семен Семенычу», авиатор краем глаза посматривал вниз, на темневшие поля чистой воды, и ощущал волны пробегавших по спине мурашек. Над сплошным толстым льдом, способным выдержать посадку большого авиалайнера, летать было не страшно. А вот над водой, в которой человек погибал от холода за две-три минуты — боязно.
Чтобы отогнать дурные мысли, он начал напевать песню из репертуара любимой группы.
— Ночь коротка, цель далека. Ночью так часто хочется пить. Ты выходишь на кухню, но вода здесь горька. Ты не хочешь спать, ты не хочешь здесь жить…
Осмотрев поле, состоящее из больших и средних льдин, Севченко приказал следовать к айсбергу. Подлетев к нему, пилот уменьшил скорость, чтобы капитан имел возможность детально осмотреть огромную полынью вокруг.
— Давай чуть повыше и облети вокруг него, — крикнул тот и принялся изучать разломы.
* * *
По просьбе Петрова Зорькин подключил к трансляции рабочий канал радиостанции — так было удобнее слушать доклады Севченко о ледовой обстановке.
Андрей занял место поближе к динамику, Банник торчал возле переднего ряда прямоугольных окон, Тихонов стоял у штурвала.
— С северо-западной стороны айсберга видна крупная полынья, — информировал Валентин Григорьевич. — Ширина — метров 25–30. Теоретически можем проскочить. Проблема в том, что мы не знаем подводной конфигурации глыбы. И еще — в ее скорости: эта громадина выдает около двух узлов.
— Принял, — сказал Петров. — У наших бортов начали трескаться и расходиться льдины. Готовимся к старту.
— Понял вас. Продолжаю разведку…
Переключив клавишами абонента, Андрей вызвал Черногорцева:
— Машинное — мостику!
— Машинное слушает.
— Запускайте главные.
— Понял, готовим…
Едва он отключил трансляцию, как слева по борту раздался сильнейший треск. Выскочив на крыло мостика, он увидел, как вокруг судна ломаются и приходят в движение последние монолитные пласты льда.
— Пошло дело. — Капитан потер руки, возвращаясь на мостик. Заметив тихо вошедшего Еремеева, обычным рабочим тоном поинтересовался: — Где тебя носит, товарищ старпом?
Тот неуверенно посмотрел на Петрова.
— Становись к переговорному — пора поработать, — сказал капитан так, будто прошлой ночью ничего не случилось.
Ни встречи на юте, ни попытки суицида, ни резкого разговора «по душам»…
Еремеев занял место у переговорного.
— Полный вперед! Лево на борт! — скомандовал Петров.
Тихонов послушно крутанул штурвал, поворачивая перо руля в крайнее левое положение.
— Машинное, полный вперед, — сказал в микрофон старший помощник. Подумав, добавил: — Приказ капитана.
— Понял, даем полный вперед, — ответил Черногорцев.
Взбеленив за кормой шугу, «Михаил Громов» пошел вперед, набрал ход и наскочил носом на кромку. Лед легко треснул и продавился.
Забирая влево, судно выполняло циркуляцию в пределах небольшой полыньи…
* * *
Борясь с сильным ветром, Ми-2 завершил первый вираж вокруг айсберга на высоте двести метров.
— С общей обстановкой ознакомились. Теперь спустись пониже и дай еще один круг, — скомандовал Севченко. — Посмотрим на мелкие детали…
С подводной конфигурацией огромной ледяной глыбы он худо-бедно разобрался. С юго-восточной стороны «Михаилу Громову» проскочить мимо не удастся. Там опытный капитан определил обширное «мелководье», над которым даже не поднималось толковой волны. Так — небольшая рябь, гонимая порывами ветра. Это означало, что часть скрытого под водой огромного тела «Семен Семеныча» располагалась именно там. Осадка ледокола была значительной, и корпус запросто мог наскочить на ледяное препятствие и получить повреждения. А то и вовсе «прилечь» на подводный лед.
Зато с северо-западной стороны капитан заметил глубокую темную воду, испещренную сильным волнением. Значит, этот бок глыбы отвесно уходил на приличную глубину.
Полыньи из-за неспокойного поведения айсберга были достаточных размеров со всех сторон.
— Какую занять высоту? — повернулся к пассажиру пилот.
— Метров сто, — ответил тот.
Вертолет продолжил снижение. Вскоре высота его полета сравнялась с высотой остроконечной верхушки «Семен Семеныча».
— Товарищ капитан, разрешите личный вопрос? — не отвлекаясь от пилотирования, спросил Михаил.
Севченко кивнул.
— А вам самому не страшно?
— Страшно. Очень страшно, — на миг задумавшись, ответил он. — У меня скоро сын должен на свет появиться…
* * *
Дверь служебного входа в отделение гинекологии Центральной клиники шумно распахнулась. Медбрат втолкнул по плавному подъему каталку с лежащей на ней Галиной. За медбратом, едва поспевая, шла женщина — врач «Скорой».
