Банник осторожно вставил:
— Может, все-таки попробовать сначала ботом?
— Бесполезно — только время потеряем. Разворачиваем судно и идем за ними. Еще возражения есть?
— Не имеется, — развел руками второй помощник.
Еремеев склонился к микрофону переговорного:
— Машинное, средний вперед.
— Лево на борт. Разворачиваемся. Впередсмотрящего — на бак! — отдал необходимые команды Андрей.
Тяжело вздохнув, Тихонов принялся крутить штурвал…
* * *
Черногорцев расслабленно восседал на «троне» перед панелью управления. Солярки оставалось очень мало, и при малейшей остановке судна команда «чертей» сразу выключала главные дизели. Негромко «бормотали» лишь относительно небольшие дизель-генератор с парой преобразователей, обеспечивая питанием жизненно важные системы судна.
Все съестные запасы, собранные в дорогу заботливой супругой Верой Васильевной, давно закончились. Вспоминая восхитительный вкус копченой колбасы и сала, «дед» громко вздыхал…
Внезапно по громкой связи с мостика прозвучала команда: «Средний вперед».
Очнувшись от приятных воспоминаний, он недоверчиво посмотрел на машинный телеграф — по логике, проскочив айсберг, ледокол должен был встать в полынье и спокойно дожидаться помощи от «Новороссийска». Ведь опасность больше не угрожала. А тут опять…
Через секунду стрелка телеграфа продублировала речевую команду.
— Понял вас, даем средний, — сказал Черногорцев в микрофон.
— Чего они там — в салочки надумали играть с «Семен Семенычем»? — крикнул один из мотористов, запуская главные дизели.
Что творилось наверху, Черногорцев не знал. А потому тихо прогудел:
— Кабы все это бедой не кончилось…
Плавно набирая ход, «Михаил Громов» приступил к левой циркуляции в ограниченном пространстве полыньи…
* * *
Основная часть фюзеляжа Ми-2 лежала почти на середине льдины. Отломанная хвостовая балка с бортовым номером «14130» валялась метрах в 20.
Красно-оранжевый цвет фюзеляжа с широкой синей полосой посередине хорошо контрастировал на ярко-белой льдине. Почти все ледокольные вертолеты имели подобную окраску — в ясную погоду такую «масть» было отлично видно за пять-шесть километров.
Стойки шасси после первого удара были сломаны, бока помяты, остекление кабины разбито. Вместо лопастей несущего винта торчали короткие обрубки, а по обшивке из моторного отсека на снег стекало темное масло. Кругом валялись обломки фюзеляжа, шасси и лопастей.
— Черт… Как же нас приложило… — с трудом восстанавливал дыхание Севченко.
Он находился снизу, так как машина лежала на правом боку. Во время падения капитан ударился грудной клеткой о «съехавшую» назад приборную доску — дышалось ему сейчас тяжело.
Кукушкин висел сверху и стонал, морщась от боли. Голова у него была разбита, в пилотском кресле его удерживали привязные ремни и зажатая деформированной приборной панелью нога.
— Что там у тебя? — перевернувшись, посмотрел на него Валентин Григорьевич. Определив причину, успокоил: — Погоди… Сейчас что-нибудь придумаем…
Отстегнув свой ремень, он встал на колени и принял вертикальное положение. Затем попробовал приподнять край согнутой ударом приборной доски.
Не вышло.
Тогда он полностью поднялся на ноги, ухватился за «железо» двумя руками и предпринял вторую попытку.
— Гадство… не получается. А что у нас со связью? — решил он отвлечь стонавшего Кукушкина.
— Не знаю… — ответил тот. — Сейчас проверю…
Притянув за провод слетевшую с головы гарнитуру, он приложил к уху один из наушников и нажал кнопку «Радио». Но ни щелчков, ни какого-либо иного звука не услышал.
— Накрылась станция. Вообще вся сеть накрылась — питания нет, — прошептал он. И кивнул в сторону разбитого лобового стекла: — Вон наши аккумуляторы на снегу лежат. Выкинуло их из отсека при ударе…
Севченко кивнул:
— Ладно. Тогда давай займемся твоей ногой…
* * *
Людмила медленно шла по служебному коридору «Новороссийска» и читала надписи на дверях помещений. Отыскав радиорубку, остановилась и нерешительно постучала.
— Да, войдите, — послышался строгий мужской голос.
Она толкнула дверь. В радиорубке находился один Сафонов. Фирменная улыбочка на его лице отсутствовала, в движениях появилась нервозность.
— Вызывали? — спросила молодая женщина.
— Вызывал, — резко ответил тот. — Тут опять ваш муж отличился… В общем, он снова поставил под угрозу жизнь всего экипажа.
— Как это?..
— Нужны подробности? По-моему, вам достаточно понимать одно: если он утопит ледокол, то с нас всех снимут головы! Никто не останется в стороне! Бахнет так, что и вас посечет осколками!
— Послушайте, я знаю его гораздо лучше вас. Андрей — кто угодно, только не идиот. Он не может просто так рисковать экипажем и своим судном!
Сафонов зло отмахнулся:
— Во-первых, это не его судно! На «Громове» уже давно другой капитан, которого ваш супруг теперь якобы пытается спасти! И если он рассчитывает на то, что ему за это…
— Я могу с ним поговорить? — перебила Людмила, не желая больше слушать поток угроз. — Вы же за этим меня сюда позвали, верно?
Секунду подумав, мужчина «надел» дежурную улыбку, подал ей микрофон. И напомнил:
— Не забудьте то, о чем мы с вами беседовали, Люда. Он не должен рисковать! Теперь важно сохранить судно.
Она ухватила микрофон двумя руками. Сафонов щелкнул тумблером и прошептал:
— Говорите.
— Петров! Петров, ты меня слышишь?..
* * *
«Михаил Громов» осторожно подбирался к нужной льдине самым малым ходом. На его носу на этот раз нес вахту Еремеев. Петров, Банник и Тихонов находились на мостике.
— Мостик, право пять, — подсказывал по переносной радиостанции старпом.
Петров дублировал:
— Право руль. Курс — 50.
Тихонов неотрывно глядел на стрелку компаса и, вращая штурвалом, старался держать ее острый кончик точно на заданном делении…
Когда динамик переговорного устройства, напрямую подключенный к рации, ожил голосом Людмилы, Андрей стоял у передних окон рубки и рассматривал льдину в бинокль.
Услышав супругу, он едва не выронил оптический прибор: «Как?! Откуда?! Почему?!» Он был на сто процентов уверен, что его супруга сейчас сидит в комнате ленинградского общежития и строчит очередной очерк. И вдруг…
Подскочив к переговорному, он схватил микрофон:
