Моя голова кружилась. Все вокруг потемнело. Я закрыла глаза.
— Люси…
Я снова открыла их.
Я по-прежнему была на ногах, стояла в том же самом забытом всеми месте. Но потусторонний свет стал слабее, и передо мной в полутьме стояла уже совсем другая фигура. Я всмотрелась в нее, и настороженно нахмурилась.
— Люси.
Мои ноги подогнулись от радости. Этот голос я узнала сразу же. Это был голос, который мне хотелось услышать больше всего на свете. Я почувствовала невероятное облегчение. Я таяла от счастья. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди. В поднятой вверх руке я по-прежнему держала магниевую вспышку. Я опустила руку и, пошатываясь на ставших ватными ногах, шагнула вперед.
— Локвуд! Слава Богу!
Какой же глупой я была, если не смогла сразу узнать его! Его фигура поначалу показалась мне какой-то темной и странно бестелесной, но теперь-то я отлично видела знакомые худые, высоко поднятые плечи, знакомый изгиб шеи, упавшую на лоб непослушную прядь…
— Как ты меня нашел? — крикнула я. — Но я знала! Я знала, что ты придешь за мной…
— Ну, Люси… Разве я мог не прийти за тобой? Разве что-нибудь могло меня остановить?
По контурам лица я поняла, что Локвуд улыбается, но голос у него был таким печальным, что я невольно остановилась.
Я вгляделась в едва различимое в темноте лицо Локвуда, и спросила.
— Локвуд? Что такое? Что случилось?
— Ничто не разлучит меня с тобой. Ни в жизни, ни в смерти…
Внутри меня словно раскрылась ледяная непроглядная бездна.
— Что? — переспросила я. — О чем ты говоришь? Что это значит?
— Не бойся. Я не причиню тебе вреда.
— Ты всерьез меня пугаешь. Замолчи, — я еще ничего не понимала, но мои кости словно превратились в студень. Я едва могла говорить — мой язык прилипал к небу. — Замолчи…
Фигура продолжала стоять в глубокой тени. На этот раз ответа на свои слова я не получила.
— Подойди ближе, — сказала я. — Покажись на свет.
— Мне лучше этого не делать, Люси…
Только теперь я рассмотрела, из какого тонкого, легкого, как дымка, вещества состоит эта фигура. И какая она странная. Голова, торс кажутся четкими, твердыми, а дальше книзу очертания фигуры размываются и исчезают, поэтому фигура не стоит на полу, а парит над ним.
У меня подкосились ноги, и я опустилась на колени. Стукнула о каменные плиты вспышка, которую я продолжала держать в руке.
— О, нет, — прошептала я. — Нет, Локвуд…
— Не стоит огорчаться, — тихо и спокойно сказал мне голос.
Я закрыла лицо ладонями, я не могла, не хотела видеть этого.
— Ты ни в чем не виновата, — сказал голос.
Но это было не так. Я знала, что это не так. Я сжала кулаки, впилась ногтями в свои ладони. Затем услышала странный, жуткий вой, похожий на отчаянный крик раненого животного, и не сразу поняла, что это кричу я сама.
Связных мыслей у меня в голове не было. Только образы. Я видела, как Локвуд бросает мне серебряную сеть, и она летит через весь чердак между извивающимися щупальцами эктоплазмы. Как он прыгает, чтобы встать между мной и одетой в серое платье женщиной у окна. А вот мы с ним вдвоем бежим вдоль карнавальных платформ, уклоняясь от вражеских пуль. И еще один его прыжок на лестнице в доме Винтергартен, который спас мне жизнь.
Снова спас мне жизнь.
Еще я вспомнила фотографию, которую нашла в комнате его покойной сестры — беспокойный, получившийся от этого на снимке слегка размытым, малыш.
Я раскачивалась вперед и назад, слезы текли у меня сквозь прижатые к лицу ладони. Я чувствовала себя раздавленной, смятой. Это было неправильно. Это не могло быть правильно! Этого не должно было случиться!
— Люси… — я опустила руки. Я не видела фигуру, у меня на глазах стояли слезы. Но слышать я могла, а голос звучал, спокойный и четкий, как всегда. — Я пришел не для того, чтобы сделать тебе больно. Я пришел попрощаться с тобой.
— Нет! — в отчаянии затрясла я головой. — Скажи, что произошло.
— Я упал. Я умер. Этого тебе достаточно?
— О, Боже… Пытаясь спасти меня…
— Что-то подобное должно было случиться, — сказал голос. — И ты подспудно всегда это знала. Мне не могло везти до бесконечности. Но я рад, что сделал это, Люси. Тебе не за что винить себя. И я очень рад, что ты осталась цела. Невредима. Отделалась одними царапинами.
— Прошу тебя, — взвыла я. — Я готова на что угодно, лишь бы все было иначе…
— Я знаю, — я догадалась, что оттуда, из тьмы, он вновь грустно, очень грустно, улыбнулся мне. — Я знаю. Но… — фигура, казалось, начала уплывать вдаль. — Я слишком долго задержался здесь…
— Нет! Я должна увидеть тебя! — сказала я. — Пожалуйста. Только не в темноте. Не так.
— Я не могу. Это расстроит тебя.
— Прошу тебя, покажись.
— Ну, хорошо.
Фигуру окутало яркое голубое пламя, тонкое, похожее на жидкое стекло, он поднялось до самого потолка. И я увидела его.
На его груди зияла глубокая окровавленная рана. Рубашка разорвана на куски какой-то чудовищной силой. По бокам свисали черные лохмотья — все, что осталось от его пальто. Книзу фигура Явления утончалась, бледнела, исчезала без следа.
Я видела его бледное, тонкое, искаженное от боли, лицо, тусклые глаза, в которых застыло отчаяние. Но он все равно улыбался мне, нежно и печально, и от этой улыбки становилось жутко.
У меня потемнело в глазах, я почувствовала, что теряю сознание. Но я взяла себя в руки и пошла навстречу ему, широко раскинув руки в стороны. В это время окровавленная голова неожиданно повернулась, словно заметила что-то у себя за спиной, в глубине прохода, и я увидела, что это вовсе не голова, а пустая маска, внутри которой клубятся сгустки тьмы.
Он снова повернулся ко мне лицом и сказал.
— Все, Люси, мне нужно уходить. Помни обо мне.
Спереди его лицо выглядело безупречно, я видела на нем все поры, все складочки, видела даже знакомую маленькую родинку на шее. Волосы, нижняя челюсть, пуговки на разорванной рубашке — все было правильно, все было на месте. Но сбоку и сзади… Нет, это была не голова, но скорее выскобленная изнутри скорлупа, пустая, как маска из волокнистого папье-маше.
— Постой, Локвуд… Я не понимаю. Твоя голова…
— Я должен идти, — фигура вновь обернулась, словно ее внимание отвлекало что-то, находившееся позади нее. Да, я не ошиблась. Это была пустая скорлупа. По краям того, что можно назвать маской, колыхались тонкие черные волокна, как на краях растрепавшегося ковра.
