– Как ты узнал? – спросил Франкёр у Бовуара.
– Школа была закрыта, но тропинка к ней расчищена, – объяснил Бовуар. – Как и перед домом Лонгпре.
– У Гамаша входит в привычку бросать насиженные места, – сказал старший суперинтендант. – И людей.
Он повернулся спиной к Бовуару и присоединился к остальным у компьютеров.
Жан Ги смотрел на них несколько секунд, потом вышел.
Снег скрипел под его ботинками, пока он шел по деревенскому лугу, на котором царила очень подозрительная тишина. Обычно дети играли тут в хоккей, а родители либо наблюдали за ними, либо катались на лыжах. Целыми семьями съезжали на санках с холма, теряя на буграх пассажиров.
Но сегодня, несмотря на солнечный день, в Трех Соснах стояла тишина. Однако Бовуар чувствовал, что деревня не брошена. Не превратилась в деревню-призрак. Три Сосны замерли в ожидании. Они наблюдали.
Жан Ги подошел к скамье и сел.
Он не знал, что на уме у Франкёра и Тесье. Он не знал, зачем они здесь. Он не знал, при чем тут Гамаш. И ничего не спрашивал.
Он вытащил из кармана пузырек с таблетками оксикодона, вытряхнул две и проглотил. Посмотрел на пузырек. У него в квартире оставалось еще два таких и почти целый пузырек с успокоительными таблетками.
Хватит, чтобы выполнять работу.
– Привет, тупица, – сказала Рут, садясь на скамейку рядом с Жаном Ги. – Кто твои новые друзья? – Она показала тростью на здание школы.
Бовуар ничего не ответил. Он просто смотрел перед собой.
– Что там такого интересного? – спросила у него Рут.
Оливье пытался остановить ее, но, когда Рут увидела Бовуара, сидящего в одиночестве на скамье, она надела пальто, взяла утку и вышла со словами:
– Ты не думаешь, что ему покажется странным, если деревня так и будет полностью вымершей? Я ему ничего не скажу. Ты что, считаешь меня сумасшедшей?
– Вообще-то говоря…
Но он не успел закончить фразу – старая поэтесса уже вышла. Оливье следил за ней с замиранием сердца. Мирна и Клара смотрели из окна магазина. Габри, Николь и Брюнели наблюдали с чердака, как Рут пересекла дорогу и села на холодную скамью рядом с Бовуаром.
– Это не станет проблемой? – спросила Тереза у Габри.
– Нет-нет. Все будет хорошо, – сказал Габри и поморщился.
– Здесь удобная позиция для стрельбы, – сказала Николь с надеждой в голосе.
– По-моему, Николь и сумасшедшая поэтесса состоят в родстве, – сказал Жером Терезе.
Внизу Рут, Роза и Жан Ги сидели бок о бок, наблюдая за суетой вокруг школы.
– «Но кто тебя обидел так, что ран не залечить?» – прошептала Рут полицейскому.
Жан Ги встрепенулся, словно только сейчас заметил, что он не один. И посмотрел на нее.
– Я так выгляжу, Рут? – спросил он, впервые называя ее по имени. – Так, что ран не залечить?
– А ты как думаешь? – Она гладила Розу, но смотрела на него.
– Может быть, и не залечить, – тихо ответил он.
Бовуар уставился на здание старой школы. Из нее не выносили компьютеры, наоборот, внутрь затаскивали какое-то новое оборудование из фургона. Коробки, провода, кабели. Бовуару они показались знакомыми, но ему было лень копаться в памяти.
Рут некоторое время сидела неподвижно, потом подняла Розу с колен, согретых теплом утки, и осторожно посадила ее на колени Бовуару.
Он вроде бы ничего не заметил, но немного погодя поднял руку и погладил Розу. Легонько-легонько.
– Я ведь мог бы свернуть ей шею, – сказал он.
– Я знаю, – кивнула Рут. – Пожалуйста, не делай этого.
Она посмотрела на Розу, задержала взгляд на темных утиных глазах. Роза тоже смотрела на Рут, а рука Жана Ги, поглаживавшая перышки на спине, перемещалась все ближе к длинной утиной шее.
Рут не отрывала глаз от Розы.
Наконец рука Жана Ги остановилась и успокоилась.
– Роза вернулась, – сказал он.
Рут кивнула.
– Я рад, – сказал Бовуар.
– Она возвращалась домой долгим путем, – сказала Рут. – Так случается с некоторыми. Они вроде бы и потерялись уже. Иногда они даже сворачивают на тупиковую дорогу. Многие сдаются, считают себя потерянными навсегда, но я в это не верю. Некоторые в конце концов возвращаются домой.
Жан Ги поднял Розу с колен и попытался вернуть ее Рут. Но старуха подняла руку:
– Нет. Пусть она будет у тебя.
Жан Ги уставился на Рут непонимающим взглядом. Он еще раз попытался отдать ей Розу, и опять Рут спокойно, но твердо остановила его.
– С тобой она обретет хороший дом, – сказала она, больше не глядя на Розу.
– Но я не знаю, как ухаживать за утками, – растерялся Бовуар. – Что я с ней буду делать?
– А не правильнее ли спросить, что она будет делать с тобой? – спросила Рут. Она встала, порылась в кармане. – Вот ключи от моей машины. – Она дала ключи Бовуару и кивнула на старый, помятый «сивик». – Я думаю, Розе будет безопаснее в другом месте, ты так не считаешь?
Бовуар посмотрел на ключи в своей руке, потом на худое, сморщенное, несчастное старое лицо. И на слезящиеся глаза – на ярком солнце они, казалось, излучали свет.
– Уезжай, – сказала она. – Возьми Розу. Прошу тебя.
Она медленно наклонилась, словно каждый дюйм преодолевала с болью, и поцеловала Розу в макушку. Потом заглянула в яркие глаза утки и прошептала:
– Я тебя люблю.
Рут Зардо повернулась к ним спиной и похромала прочь. Она шла медленно, высоко держа голову. Шла к бистро и к тому, что должно случиться.
– Это такая шутка? – спросил у Изабель Лакост толстый коп по другую сторону стойки. – Кто-то собирается его взорвать?
Он махнул рукой, показывая на свои мониторы и едва удерживаясь, чтобы не назвать Лакост малюткой.
У нее не было времени на любезности. Она вытащила из кармана свое удостоверение и сказала ему, что должно произойти. Неудивительно, что он не горел желанием закрывать мост.
Тогда она обошла стойку и приставила «глок» к его подбородку.
– Я не шучу, – сказала она и увидела, как его глаза расширились от ужаса.
– Постойте, – взмолился он.
– Взрывчатка закреплена на опорах и может взорваться в любую минуту. Группа разминирования будет здесь через несколько минут, но мне нужно, чтобы вы перекрыли мост немедленно. Если нет, то взорветесь вместе с ним.
Когда старший инспектор сообщил ей про объект атаки и приказал перекрыть мост, перед ней возникла проблема. Кому можно довериться?
И тут ее осенило: охранная служба. Они не знали о готовящемся теракте, иначе давно бы покинули пост. Всем, кто остается на мосту, можно доверять. Но теперь надо было придумать, как их убедить.
