Они остановились перед домом Эмили Лонгпре.
– Я помню, как приходил сюда к мадам Лонгпре, – сказал Гамаш. – Она была удивительной женщиной.
– Да, – ответила Рут.
Он ждал еще какого-нибудь язвительного добавления, однако такового не последовало.
– Приятно видеть, что там снова горит свет и из трубы идет дымок, – сказала Рут. – Дом слишком долго пустовал. Его построили для людей. – Она посмотрела на него. – Он хочет общества. Даже такого банального, как твое.
– Merci, – слегка поклонился Гамаш. – Вы позволите мне заглянуть к вам попозже и взять книгу?
– Какую книгу?
Гамаш с трудом сдержался, чтобы не закатить глаза.
– Книгу доктора Бернара о пятерняшках Уэлле.
– Она тебе еще нужна? Тогда лучше заплати за нее библиотекарше, если уж она решила переименовать свою библиотеку в магазин. Это не противозаконно?
– À bientôt, тренер, – сказал Гамаш и проводил взглядом Розу и Рут, которые захромали к соседней двери.
Анри опозорился, заскулив, как щенок.
Гамаш потянул за поводок, и пес неохотно последовал за ним.
– Я-то думал, что ты влюблен в подлокотник нашего дивана, – сказал старший инспектор, когда они входили в теплый дом. – Непостоянное животное.
Тереза сидела в гостиной перед камином, читая старую газету.
– Пятилетней давности, – сказала она и сложила газету. – Но если бы я не посмотрела на дату, то решила бы, что она сегодняшняя.
– Plus ça change…
[38] – начал Гамаш.
– Сколько ни меняй – все одно и то же будет, – закончила Тереза, потом задумалась. – Вы тоже так считаете?
– Нет, – сказал он.
– Вы оптимист, месье. – Она подалась к нему и шепотом призналась: – Я тоже не верю.
– Кофе? – спросил Гамаш и отправился в кухню, где налил кофе им обоим.
Тереза тоже пришла в кухню и прислонилась к мраморной столешнице.
– Чувствую себя не в своей тарелке без моего телефона, электронной почты и ноутбука, – призналась она, обхватив себя руками.
Ее голос звучал как у наркомана в завязке.
– И я тоже, – сказал Гамаш, подавая ей кружку с кофе.
– Когда вы приезжаете сюда вести следствие, как вы соединяетесь с внешним миром?
– Единственное, что мы можем, – подключиться к телефонной сети и повысить ее проходимость.
– Это такое старье, – сказала Тереза. – Но все же лучше, чем ничего. Я знаю, что в отдаленных районах вы пользуетесь также коммуникационными узлами и мобильными спутниковыми тарелками. Они здесь работают?
Он покачал головой:
– Не очень надежно. Долина расположена слишком низко.
– Или горы вокруг слишком высоки, – с улыбкой сказала Тереза. – Я предпочитаю такой взгляд.
Гамаш открыл холодильник и достал из него бекон и яйца. Тереза вынула хлеб из хлебницы и начала его нарезать, а старший инспектор тем временем выложил бекон на чугунную сковородку.
Бекон шипел и щелкал, когда Гамаш протыкал его и перемещал кусочки по сковородке.
– Доброе утро, – сказал Жером, входя в кухню. – Я учуял запах бекона.
– Почти готово, – порадовал его Гамаш от плиты.
Он принялся разбивать яйца и выливать в сковородку, а Жером тем временем накрывал на стол.
Несколько минут спустя они сидели перед тарелками с беконом, яичницей-глазуньей и тостами.
В окне над раковиной Гамаш видел сад Эмили и лес за ним, покрытый таким ярким снегом, что он казался скорее голубым и розовым, чем белым. Трудно было найти место более идеальное, чтобы спрятаться. Не существовало более безопасной конспиративной квартиры.
Старший инспектор знал, что они в безопасности, но и отрезаны от мира.
«Как пятерняшки, – подумал он, глотнув крепкого горячего кофе. – Пусть остальной мир пребывал в бездне Великой депрессии, их вытащили оттуда и поместили в безопасное место. Им дали все, что они могли пожелать. Кроме свободы».
Гамаш посмотрел на своих друзей: они ели бекон с яйцами и намазывали домашний джем на домашний хлеб.
Они тоже имели все, что могли пожелать. Кроме свободы.
– Жером… – начал он неуверенно.
– Oui, mon ami?
– У меня к вам медицинский вопрос. – Мысль о пятерняшках напомнила ему вчерашний разговор с Мирной.
Жером опустил вилку:
– Я вас слушаю.
– Это насчет близнецов, – сказал Гамаш. – У них обычно общий плодный пузырь?
– В матке? У однояйцевых близнецов – да. У разнояйцевых – нет. У них у каждого свое собственное яйцо и собственный пузырь.
Его одолевало любопытство, но он не спросил, чем вызван вопрос Гамаша.
– А с чего вдруг такой вопрос? – не выдержала Тереза. – Счастливое объявление о вас и Рейн-Мари?
Гамаш рассмеялся:
– Как бы ни было замечательно обзавестись близнецами в наши годы, я отвечаю «нет». Меня, вообще-то, интересует многоплодная беременность.
– Многоплодная? Насколько многоплодная? – спросил Жером.
– Пятеро.
– Пятеро? Вероятно, имело место экстракорпоральное оплодотворение, – сказал Жером. – Или применялись средства от бесплодия. Близнецы из нескольких яиц почти наверняка не идентичны.
– Нет-нет, эти однояйцевые. Вернее, были однояйцевые. А вот об экстракорпоральном оплодотворении тогда и слыхом не слыхивали.
Тереза уставилась на него:
– Вы говорите о пятерняшках Уэлле?
Гамаш кивнул:
– Их, как всем известно, было пятеро. Однояйцевых. В чреве они разделились на двойняшек и находились в двух плодных пузырях. А пятая была отдельно.
– Ах, Арман, вы такой дотошный следователь, – сказал Жером. – Вы доходите до самой матки.
– Плоды никогда не попадают под подозрение, – ответил Гамаш. – В этом их большое преимущество.
– Хотя и недостатков тоже хватает. – Жером помолчал, собираясь с мыслями. – Пятерняшки Уэлле. Мы изучали их в медицинской школе. Настоящая сенсация тех времен. Сенсация не только в многоплодной и однояйцевой беременности, но и в том, что все они выжили. Удивительный человек доктор Бернар. Я как-то раз слушал его лекцию, он тогда уже достиг весьма почтенного возраста. Однако оставался проницательным и все еще гордился девочками.
Гамаш хотел возразить ему, но решил воздержаться. Незачем вываливать идола в грязи. Пока.
