– Мы пока стараемся не разглашать эту информацию, – сказал старший инспектор.
– Знаете, Одиль пишет о них стихотворение, – сообщил Жиль. – Хочет опубликовать его в «Газете свиновода».
– Думаю, у нее получится, – сказал Гамаш, спрашивая себя, является ли это продвижением вверх по пищевой цепочке относительно прежних издателей Одиль. Он знал, что сборник ее стихов без всякой редактуры издала Комиссия по огородным культурам Квебека.
– Она назвала его «Пять горошин в золотом стручке», – сообщил Жиль.
Гамаш порадовался, что рядом нет Рут.
– Одиль знает свой рынок. А где она, кстати?
– В магазине. Она постарается подъехать позже.
Жиль изготавливал стильную мебель из древесины упавших деревьев, а Одиль продавала ее в их магазине. Еще она писала стихи, которые, надо признать, практически не годились для человеческого потребления, несмотря на мнение Комиссии по огородным культурам Квебека.
– Я тут слышал, – Жиль хлопнул громадной ручищей по колену Гамаша, – что вы хотите установить спутниковую тарелку. А вы знаете, что они здесь не работают?
Старший инспектор уставился на него, потом на Брюнелей, тоже слегка ошарашенных.
– Вы просили меня связаться с человеком, который устанавливает спутниковые тарелки, – напомнила Клара. – Этим Жиль и занимается.
– С каких пор? – спросил Гамаш.
– С начала экономического спада, – ответил этот большой дородный человек. – Рынок мебели ручного изготовления обвалился, а рынок тарелок, принимающих пятьсот каналов, взлетел до недосягаемых высот. Поэтому я прирабатываю, устанавливая тарелки. Мне на руку, что я не боюсь высоты.
– Мягко говоря, – сказал Гамаш. Он повернулся к Терезе и Жерому. – Жиль прежде был лесорубом.
– Очень давно, – уточнил Жиль, глядя в стакан.
– Мне нужно поставить кастрюлю в духовку, – заявила Клара, поднимаясь с места.
Гамаш тоже встал, а за ним и остальные.
– Может быть, мы продолжим наш разговор у Клары? – сказал старший инспектор, и Жиль поднялся с дивана. – Там обстановка более приватная.
– Ну, – сказал Жиль, пока они шли к дому Клары по хрусткому снегу, – где же ваш маленький приятель?
На замерзшем пруду катались на коньках ребятишки. Габри слепил снежок и бросил его Анри, и пес прыгнул за ним через сугроб.
– Вы о Гиллигане? – спросил Гамаш небрежным тоном.
Жиль хохотнул в темноте:
– О нем самом, Шкипер
[40].
– Гиллиган расследует другое дело.
– Значит, он все-таки уплыл с острова, – сказал Жиль, и Гамаш услышал улыбку в его низком голосе.
Но эти слова неприятно поразили Гамаша.
Неужели он незаметно для себя превратил знаменитый отдел по расследованию убийств в остров? Неужели, не заботясь о продвижении перспективных агентов, он лишил их свободы, изолировал от основной части их ровесников?
Ребята на пруду увидели похожий на снежок помпон на шапочке Габри и начали лепить снежки и кидать их в него, а тот не успевал уворачиваться. Снежки попадали во всех, и Анри чуть не впал в истерику от возбуждения.
– Чертовы детишки, – проворчал Габри. – Чтоб вам пропасть!
Он погрозил им кулаком, так смешно пародируя гнев, что дети чуть не описались от смеха.
Жан Ги Бовуар не мог заставить себя принять душ. Он хотел помыться, но сил у него не хватало. То же и со стиркой. Он знал, что от него пахнет, однако предпочитал не думать об этом.
Он приходил на работу, но ничего не делал. Ему просто хотелось уйти из своей маленькой мрачной квартиры. От груд грязной одежды, от еды, гниющей в холодильнике, от неприбранной кровати, от тарелок с присохшей пищей.
И от воспоминаний о доме, который был у него прежде. И который он потерял.
Нет, не потерял. Его забрали. Украли. Это сделал Гамаш. Человек, которому он так доверял, отобрал у него все. И всех.
Бовуар поднялся на ноги и быстро пошел к лифту, а из лифта – в машину.
Тело у него болело, чувство голода сменялось тошнотой. Но он не мог заставить себя перекусить в кафетерии или в одном из ресторанов быстрого питания по пути.
Он заехал на парковку, заглушил двигатель и остался сидеть, глядя перед собой.
Теперь он почувствовал голод. Настоящий голод, аж живот подвело. И еще от него пахло. Вся машина воняла. Он чувствовал, что влажная футболка прилипла к его телу. Приросла и заплесневела, словно вторая кожа.
Он сидел в холодной темной машине и смотрел на единственное окно, в котором горел свет. Надеялся хоть мельком увидеть Анни. Хотя бы ее тень.
Было время, когда он мог усилием воли вызывать ее запах. Лимонная роща в солнечный день. Свежий цитрусовый аромат. Но теперь он не чуял ничего, кроме запаха собственного страха.
Анни Гамаш сидела в темноте, глядя в окно. Она знала: это что-то вроде болезни. Нечто такое, в чем она ни за что не призналась бы друзьям. Они пришли бы в ужас и смотрели бы на нее так, будто она спятила. А может, она и спятила.
Она вышвырнула Жана Ги из дома, когда он отказался пройти курс реабилитации. Они спорили без конца, пока слов уже не осталось. Потом они ссорились еще какое-то время. Жан Ги утверждал, что с ним все в порядке. Что все разговоры ее отца про наркозависимость – выдумки, чтобы отомстить ему за переход к суперинтенданту Франкёру.
В конце концов он ушел. Но на самом деле остался. Он все еще был внутри ее, и она не могла изгнать его оттуда. Поэтому она сидела в своей машине и смотрела на темное окно его маленькой квартиры. Надеясь увидеть там свет.
Она закрывала глаза и чувствовала его руки, его запах. Выпроводив его из дома, она купила флакон одеколона, которым он пользовался, и обрызгала подушку рядом со своей.
Она закрывала глаза и чувствовала его под своей кожей. Где он и был, грубоватый, любящий, яркий, умный. Она видела его улыбку, слышала его смех. Чувствовала его руки. Его тело.
Теперь он ушел. Но остался. И иногда она спрашивала себя, не он ли стучится в ее сердце. И что будет, если он перестанет стучаться.
Она приезжала сюда каждый вечер. Парковала машину. И смотрела на его окно. Надеясь увидеть признаки жизни.
– Вряд ли ты впервые получаешь шарами по физиономии, – сказала Рут закиданному снежками Габри. – Так что прекрати жаловаться.
Рут уже сидела в гостиной Клары, когда появились другие гости. И она их вовсе не ждала. Наоборот, разозлилась, увидев их.
– Я надеялась на спокойный вечерок, – проворчала она, раскручивая кубики льда в своем стакане с такой силой, что там образовался настоящий вихрь из виски.
