Жером знал, что жена говорит о совете суперинтендантов. О высшем руководстве Квебекской полиции. Тереза тоже входила теперь в совет, но в те времена она была начинающим агентом низшего звена. И не знала о землетрясении, которое грозило разрушить все, что считалось стабильным в Квебекской полиции.
«Служба, честность, справедливость». Девиз Квебекской полиции.
– Он знал, что убедить суперинтендантов будет практически невозможно, и даже если он их убедит, они захотят защитить Арно и репутацию службы. Арман поговорил с двумя членами совета, рассчитывая на их поддержку. Один его поддержал, другой – нет. И Арман заставил себя действовать. Он попросил разрешения выступить перед советом. К тому времени Арно и некоторые другие уже подозревали, о чем пойдет речь. Поначалу они отказывались.
– Что заставило их передумать?
– Арман угрожал придать огласке свои материалы.
– Ты шутишь.
Но Жером тут же понял, что в этом был резон. Конечно, Гамаш мог обратиться к общественности. Он обнаружил вещи столь ужасные, столь немыслимые, что больше не чувствовал себя связанным честью мундира. Для него важнее был Квебек, а не группка пожилых людей за полированным столом, глядящих на собственные отражения при принятии решений.
– Как прошло заседание совета? – спросил Жером.
– Арно и его непосредственные подчиненные, те, на кого Арман имел неопровержимые доказательства, согласились уйти в отставку. Они уйдут, Квебекская полиция освободит территорию кри, и все будут жить дальше.
– Арман победил, – сказал Жером.
– Нет. Он хотел большего.
Они медленно шли в свете гирлянд на трех громадных деревьях, и снег скрипел у них под ногами.
– Большего?
– Он сказал, этого недостаточно. Более чем недостаточно. Арман потребовал, чтобы Арно и других арестовали по обвинению в убийствах. Он говорил, что погибшие молодые кри заслуживают такого решения. Что их родители, возлюбленные, их сообщество заслуживают ответов и извинения. И заверения в том, что этого больше не повторится. После ожесточенных споров совет в конце концов согласился. У них не осталось выбора. На руках у Армана имелись все доказательства. Они понимали, что это может погубить Квебекскую полицию, когда все материалы станут достоянием гласности, когда самого главу полиции будут судить за убийства.
Таким было дело Арно.
Жером следил за процессом, как и все остальные квебекцы. Так начиналось его знакомство с Гамашем. Он видел в новостях, как тот каждый день в одиночестве заходит в суд. В окружении прессы. Как вежливо отвечает на невежливые вопросы.
Дает показания против своих же братьев по оружию. Четкие. Основательные. Своим убедительным, вдумчивым голосом втолковывает факты.
– Но кое-что так и не было предано огласке, – тихо сказала Тереза. – Не попало в газеты.
– И что же это?
– Позвольте приготовить вам чай, мадам? – спросил Гамаш у Рут.
Они снова сидели в ее маленькой кухне. Рут уложила Розу спать и сняла свое пальто, но Гамашу раздеться не предложила.
Он нашел пакетик с развесным чаем «Лапсан соучун» и показал его Рут. Та прищурилась:
– Это чай? Тогда мне кое-что становится понятным…
Гамаш поставил чайник на печку.
– Где у вас заварной?
– Вон там.
Когда вода закипела, Гамаш налил немного в заварной чайник, ополоснул стенки и вылил воду. Рут, развалившись в кресле, наблюдала, как Гамаш зачерпывает ложкой черный чай и кладет в поколотый и грязный заварной чайник.
– Пришло время избавиться от твоего альбатроса, – сказала Рут.
– Это эвфемизм? – спросил Гамаш, и Рут фыркнула в ответ.
Он залил чай кипятком и закрыл чайник крышкой. Потом сел за стол.
– Где Бовуар? – спросила Рут. – Только не ври мне про другое дело, которое он расследует. Что случилось?
– Все подробности я не могу вам рассказать, – ответил Гамаш. – Это не моя жизнь.
– Тогда почему ты пришел ко мне сегодня?
– Потому что я вижу – вы обеспокоены. И вы тоже его любите.
– Он здоров?
Гамаш отрицательно покачал головой.
– Мне стать его мамочкой? – спросила Рут, и Гамаш улыбнулся, глядя, как она разливает чай по кружкам.
Они посидели некоторое время молча, прихлебывая чай. Потом он рассказал ей что мог о Жане Ги. И почувствовал, как груз упал с его плеч.
Брюнели шли в тишине, если не считать ритмичного поскрипывания снега под ногами. То, что прежде раздражало, звук, нарушавший тишину, теперь успокаивал, даже приободрял. Человеческое присутствие в истории о бесчеловечности.
– Совет Квебекской полиции проголосовал за то, чтобы не арестовывать немедленно Пьера Арно и других, – сказала Тереза, – а дать им несколько дней, чтобы привели в порядок свои дела.
Жером обдумал ее последние слова:
– Ты хочешь сказать…
Тереза молчала, вынуждая мужа самому произнести это.
– …чтобы они покончили с собой?
– Арман возражал категорически, но совет проголосовал, и даже Арман понимал, что другого выхода нет. Быстрая пуля в висок. Эти люди должны были отправиться в далекий охотничий домик. А позднее там будут найдены их тела и объяснения.
– Но… – Жером опять запнулся, пытаясь обуздать скачущие мысли. – Но ведь был же процесс. Я его видел. На нем судили Арно, верно?
– Да, процесс был.
– Так что же произошло?
– Арман нарушил приказ. Он поехал в тот охотничий домик и арестовал их. Привез в Монреаль и сам подал бумаги. Обвинения в многочисленных убийствах первой степени.
Тереза остановилась. Остановился и Жером.
– Боже мой, – прошептал Жером. – Неудивительно, что руководство его ненавидит.
– Но рядовой состав от него в восторге, – сказала Тереза. – Процесс не стал позором для службы, он доказал, что справедливость существует, невзирая на разложение. Разложение внутри Квебекской полиции потрясло публику. По крайней мере, степень разложения. Но общество было поражено и высокой степенью порядочности. Если руководство втихую сплотилось вокруг Арно, низовое звено полиции заняло сторону старшего инспектора. И конечно, общество тоже.
– «Служба, честность, справедливость», – произнес Жером.
Это был девиз, который висел над рабочим столом Терезы в их доме. Она тоже верила в него.
– Oui. Для рядового состава это не просто слова. Единственный вопрос, оставшийся без ответа: почему старший суперинтендант Арно сделал то, что сделал, – сказала Тереза.
– Арно ничего не объяснил? – спросил Жером, глядя себе под ноги. Не осмеливаясь поднять глаза на жену.
