Он опустил ложку в банку с кофе и повернулся.
Тереза Брюнель смотрела на него немигающим взглядом:
– Жером едва не падает. Он весь день был на ногах.
– Как и все мы, – сказал Гамаш. – Я не говорю, что это легко…
– Вы хотите сказать, что мы с Жеромом ищем легких путей?
– Тогда чего вы ищете? Вы хотите, чтобы я сказал, что мы все можем отправиться спать и забыть о том, что происходит? Мы уже близки к концу. У нас в кои-то веки появился шанс. Давайте же не упустим его.
– Боже мой, – сказала Тереза, внимательно глядя на него. – Вы спешите не ради нас, а ради Жана Ги Бовуара. Вы думаете, он не переживет еще одного рейда. Поэтому вы подгоняете нас, подгоняете Жерома.
– Бовуар тут ни при чем. – Гамаш оперся о мраморную столешницу и схватился за нее руками.
– Конечно при чем. Вы всеми нами пожертвуете, чтобы его спасти.
– Никогда! – повысил голос Гамаш.
– Именно это вы и делаете.
– Я несколько лет работал над этим делом, – сказал Гамаш, подходя к ней. – Начал задолго до операции на фабрике. Задолго до того, как Жан Ги Бовуар попал в беду. Я пожертвовал всем, чтобы довести работу до конца. Она закончится сегодня ночью. Жерому осталось только копнуть чуть поглубже. Нам всем нужно потерпеть еще немного.
– Ваши аргументы не выдерживают критики.
– Нет, это ваши аргументы шатки, – вскипел Гамаш. – Вы что, не видите, как испуган Жером? Его обуял страх. Вот что лишает его энергии. Чем дольше мы будем ждать, тем хуже.
– Вы говорите, что торопитесь из-за заботы о Жероме? – недоверчиво спросила Тереза.
– Я тороплюсь, потому что еще один день – и он сломается, – ответил Гамаш. – И тогда проиграем мы все, включая и его. Вы, может, этого не видите, а я вижу.
– Ломается вовсе не он, – возразила она. – Не он плакал сегодня.
Гамаш посмотрел на нее так, словно она его ударила.
– Жером может сделать и сделает то, что нужно, сегодня ночью. Он пройдет прежним путем и добудет информацию, которая даст нам возможность остановить Франкёра и то, что он задумал. – Гамаш говорил тихим голосом, но глаза его горели. – Жером согласен. Наконец-то у него появился стержень.
Он открыл дверь и вышел, отправился в свою комнату и уставился в стену – ждал, когда прекратится дрожь в руке.
Жером поднялся в два часа ночи.
Арман разбудил Николь, и они вместе спустились по лестнице. Он не смотрел на Терезу, а она не смотрела на него.
Николь пришла растрепанная и надела куртку.
– Готов? – спросил Гамаш у Жерома.
– Готов.
Гамаш позвал Анри, и они тихо вышли из дома. Словно воры в ночи.
Глава двадцать восьмая
Николь шла впереди – единственная, кому не терпелось поскорее добраться до школы. Но Гамаш знал, что она напрасно так спешит, потому что ключ лежал у него в кармане.
Жером держал Терезу за руку, на обоих были пуховые черные куртки и пуховые варежки. Они напоминали Микки и Минни Маус на прогулке.
Старший инспектор Гамаш обогнал суперинтенданта Брюнель и отпер замок на дверях школы. Он придержал дверь, пропуская всех, но сам не вошел, отпустил ручку – и дверь закрылась.
Сквозь заиндевевшее окно он увидел, как зажегся внутри свет, услышал металлическое позвякивание – с печки сняли верхнюю крышку, чтобы загрузить поленья на еще тлеющие угли.
Но снаружи царила тишина.
Он запрокинул голову и посмотрел в ночное небо. Может быть, одна из этих ярких точек и не звезда вовсе, а спутник, который вскоре перенесет их из деревни в другие места?
Гамаш вернулся на землю. Обвел взглядом дома. Гостиницу Габри, пекарню. Универмаг месье Беливо. Магазин Мирны. Бистро. Место, где он много раз великолепно обедал и вел жаркие дискуссии. Он и Жан Ги. Лакост. Даже Николь.
Столько лет прошло.
Вот сейчас он прикажет сделать последнее подсоединение, и пути назад уже не будет. Как справедливо указала Николь, рано или поздно их обнаружат. И выяснят местонахождение.
И тогда никакое количество лесорубов, охотников, жителей деревни, впавших в старческое слабоумие поэтесс, знаменитых художников и владельцев гостиниц не смогут воспрепятствовать тому, что произойдет. С Тремя Соснами. Со всеми жителями деревни.
Арман Гамаш повернулся спиной к спящим домам и вошел внутрь школы.
Жером Брюнель сидел перед одним из мониторов, Тереза стояла у него за спиной. Иветт Николь сидела рядом с доктором Брюнелем перед своим монитором с клавиатурой, слегка ссутулившись, словно у нее вырос вдовий горбик.
Все повернулись к Гамашу.
Старший инспектор не колебался. По его кивку Иветт Николь залезла под стол.
– О’кей? – спросила она.
– Oui, – ответил он резким, решительным голосом.
После небольшой паузы они услышали щелчок.
– Готово, – сказала Николь, вылезая из-под стола.
Гамаш встретился взглядом с Жеромом и кивнул.
Жером протянул руку, с удивлением увидел, что его пальцы не дрожат, и нажал кнопку питания. Засветились огоньки, послышалось тихое пощелкивание, и экраны ожили.
Гамаш вытащил из кармана аккуратно сложенный лист бумаги, разгладил его и положил перед Жеромом.
Агент Николь посмотрела на листок. На логотип. На строку с буквами и цифрами. Потом перевела взгляд на старшего инспектора.
– Национальный архив, – прошептала она. – Господи, может, это и сработает.
– Итак, все подключено, мы в Сети, – сказал Жером. – Работают все программы и подпрограммы шифрования. Как только я залогинюсь, время пойдет.
Доктор Брюнель принялся медленно, внимательно набирать пароль, а Гамаш отвернулся и стал изучать карту на стене. Карта была военная, подробная. Но даже на ней не увидел бы он того места, где они сейчас находились, если бы много лет назад чья-то детская рука не поставила здесь точку и не написала четкими, аккуратными буквами: «Дом».
Гамаш смотрел на карту и представлял себе церковь Святого Томаса, стоящую неподалеку. Изготовленное после Великой войны витражное стекло, на котором маршировали молодые солдаты. Не бравые. На их лицах застыло выражение страха. И все же они шли вперед.
Ниже был список тех, кто не вернулся домой. А под именами начертано: «Они были нашими детьми».
Гамаш слышал, как Жером набирает последовательность букв и цифр. Потом – ничего. Тишина.
Пароль набран. Осталось только одно.
Палец Жерома Брюнеля завис над клавишей «ввод».
Наконец он стал опускать его.
