На пороге появилась медсестра.
– Отдохнуть сюда пришли, мамочка? Нехорошо…
И было в её словах столько укоризны, что хватило бы на добрый десяток мамаш. Настя смущённо вскочила, охнув от боли, принялась поправлять кровать. Кирилл, видя, что с ней всё хорошо, приободрился и попросил почитать сказку. Настя, естественно, согласилась, но едва открыла книгу, как в кармане завибрировал телефон.
– Да?
– Почему ты игнорируешь мои звонки? Это неприлично. – Голос у Велены был резковатый, слишком ласковый и какой-то нервный. Настя прикрыла рукой динамик и вышла в коридор.
– Я в больнице у сына, – сказала она тихо, но твёрдо.
– О, прости, милая. Мне жаль. Просто, раз уж я пытаюсь тебе помочь, я подумала, тебе будет интересно узнать о результатах.
Настя уже хотела сказать, что ей больше не нужно продавать дневник, к тому же ей очень хотелось прочитать его до конца, но Велена не дала собеседнице вставить ни слова.
– Я упросила Святика посмотреть книгу, а ещё он сказал, что может предложить тебе за неё хорошие деньги. Здесь у Святика пока нет нормального офиса, поэтому можем встретиться у тебя или посидеть в каком-нибудь ресторанчике. Договорились?
– Но…
– Мы пришлём за тобой машину через час – привози книгу. Выпьем кофе. Я позвоню в салон и скажу, что вызываю тебя на дом.
Она нажала «отбой» раньше, чем Настя успела хоть что-то ответить, поставив Настю в дурацкое положение.
Продавать дневник девушка не хотела, но и отказываться было совестно. Всё-таки совершенно чужая женщина взялась помогать из чистой благотворительности, договорилась со своим другом и беспокоилась за неё – да, пусть в своей особой, едва ли не оскорбительной, манере, но искренне беспокоилась. Это было слышно по голосу. Поэтому Настя решила, что поедет и покажет книгу антиквару. Вполне возможно, он вообще не захочет покупать дневник. А если захочет – Настя может сказать, что не готова отдать за его цену. Или попросит время на размышления. В последние дни события неслись с такой скоростью, что совершенно невозможно предугадать, как всё повернётся в следующий час. Может, её поймает Климов и посадит за то, что она аферистка и выманила деньги у его матери. А может, они с Кириллом уже завтра будут в столице с выпиской и деньгами, дающими право на чудо!
Настя улыбнулась сама себе и решила, что должна поехать. Если цена будет действительно хорошей, она продаст книгу, как только прочитает. В конце концов, деньги понадобятся и после операции, и на жизнь в столице. Нельзя же так с разбегу сесть на шею Екатерине Фёдоровне. Да и о Климове не стоит забывать. За маму он Настю с пылью и дерьмом смешает, глазом не моргнёт.
* * *
«Восторг. Истинный восторг перед величием мысли и масштабом тайны, которую мне вот-вот предстоит открыть для себя, – вот как я могу описать свои чувства. Быть может, те, кто знал меня в прошлой жизни, сказали бы, что я обезумел в каменном мешке, что чахотка почти убила моё тело, а страшные дни и ночи в крепости истерзали разум. Они будут правы, но я знал, на что иду. Это было моей целью – и того жандарма я убил, зная, что ждёт меня, и даже надеясь на это.
Сегодня меня признали умирающим и перевели в Старую тюрьму. Смешно сказать, перевели – ноги едва слушаются, благо руки ещё не так плохи и я могу делать записи. Они позволяют мне держать мысли в ясности и не дают безумию захватить мой разум. Я пришёл в эти стены по своей воле и с целью, ради которой можно претерпеть мучения. Я в Старой тюрьме. Камера номер четыре – та самая. В ней, мне кажется, сегодня это особенно явственно, ещё пахнет кровью моей матери. И пусть я безумен и почти мёртв, я верю, что кровь помнит меня. Я сын этой крепости и питаю надежду, что она признает и примет меня, подарив ключ от тайны, ради которой я решился погубить свою жизнь…»
– Девушка, приехали. У вас всё в порядке? – Таксист насторожённо посмотрел на Настю через зеркало заднего вида.
И на мгновение ей показалось, что на неё смотрит жуткий старик с окладистой белоснежной бородой. Старик осклабился, показав голые дёсны, и Настя увидела, что зрачки его закрыты бельмами.
Она потёрла глаза, избавляясь от наваждения, сунула дневник в сумочку, расплатилась, выбралась из машины и вошла в подъезд.
Не стоило читать в дороге. Видимо, усталость, которая, казалось, только возросла после дрёмы в больнице, давала о себе знать таким образом – стоило Насте открыть дневник, и она проваливалась в прошлое с головой, совершенно теряя счёт времени и связь с реальностью.
После ярких переживаний, которые буквально захлёстывали её, стоило вчитаться в текст дневника, и окружающий мир казался каким-то стёртым, блёклым, чужим. Настя чувствовала, что ей срочно нужно ехать куда-то, спешить. Взять с собой Кирилла и сесть на поезд, который отвезёт их туда, где им «место».
Но где оно, это «место»?
Отчаянно моргая и растирая брови и лоб ладонью, чтобы избавиться от странного тумана на границе зрения, Настя пробежала мимо консьержа, который неодобрительно глянул на неё, но почему-то не спросил, к кому, видимо, его предупредили, поднялась на лифте на четвёртый этаж. Тихо постучала в дверь.
Ей открыла Велена, одетая умопомрачительно элегантно и одновременно как-то умилительно по-домашнему: белый шёлковый топ, бледно-лиловые широкие брюки и точно в тон лента надо лбом. На хорошеньком личике почти нет косметики: лёгкий макияж лишь оттенял безупречное состояние кожи и волос.
– Я так рада, что ты, наконец, до нас добралась!
– Добрый день.
– Проходи.
Велена улыбнулась, сверкнув безупречными зубками, и поманила Настю внутрь.
Девушке захотелось развернуться и убежать, забиться от стыда в какой-нибудь тёмный угол. Где никто не разглядит синих теней под глазами, вытертых коленок на джинсах и пятнышка чая на футболке.
К тому же она со вчерашнего утра носится по городу, без шанса заскочить в душ, и пахнет от неё соответственно…
Настя смутилась, потеряла даже ту скромную уверенность, с которой вошла в подъезд, ноги её ослабели, но… Но в следующий миг перед её внутренним взором появилось насмешливое лицо Лисина, и у девушки сверкнули глаза.
«Стоп! А чего мне стыдиться? Да, у меня неудачные дни. Да, мне приходится много бегать. Да – всё так. И если это кому-то не нравится – это их проблемы! А у меня своих достаточно!»
И она шагнула в комнату.
Гостиная была ярко освещена – горела и массивная люстра под потолком, и все бра на стенах, – а поскольку дизайнер ориентировался на светлые цвета, казалось, что в большой комнате не было ни одной, даже крошечной тени, и сами хозяева номера не склонны их отбрасывать, ведь тень – это так провинциально и вульгарно. Настя невольно оглянулась на собственную тень, грязным пятном расплывшуюся на светлом полу. Она сняла кроссовки, надеясь, что в утренних заботах древние носки выдержали и не подведут её, но заметила, что на большом пальце левой ноги появилась дырочка.
