– Давай просто дадим ей денег, Велл? – тихо предложил антиквар.
– Это трудолюбивая и очень гордая девушка. Она подачку не примет. Просто купи у неё книгу.
– Эта ерунда с учётом хорошей обложки стоит не дороже портмоне.
– Пусть это будет очень дорогое портмоне, – решила ведьма. – И ещё одно – от меня. Настя бедная и простая девушка, о которой некому позаботиться. Не всем же так повезло, как мне.
Шум смолк, в воздухе распространялся ошеломляющий аромат кофе. Настя, готовая провалиться сквозь землю от стыда, расслышала звук поцелуя и какой-то другой звук, больше всего похожий на умиротворённое ворчание насытившегося льва. Затем хозяева вернулись в комнату, где оставили растерянную гостью, и Велена поставила перед ней чашку кофе.
– Мы пьём без сахара, и я совершенно упустила из виду, что ты можешь хотеть сладкий, дорогая, – ласково обратилась она к Насте, которая лишь мельком глянула на чашку и потянулась к книге, которую всё ещё держал в руках Святомир. – Сахар? Если нужно, я позвоню, и через пару минут у тебя будет сладкий кофе. Сливок?
Настя отрицательно помотала головой, надеясь, что антиквар не заметил, как покраснели её щёки, и не догадался, что она всё слышала.
– Верно, – по-своему растолковав её жест, продолжил Святомир. – Вернёмся к нашему делу. Интересная книга, Настя. Думаю, я сам куплю её у вас. Мне всегда были интересны масоны. Эти тайны, заговоры…
Он по-отечески улыбнулся девушке, давая понять, что она среди друзей. Серебристая прядь волос упала ему на глаза, и Святомир убрал её с лица изящным движением. На мгновение глаза антиквара оказались в тени: тёмный холодный взгляд сверкнул сталью, Насте показалось – взгляни он так на стальную дверь, и можно было бы расслышать лязг металла о металл.
– Я могу предложить вам серьёзный аванс… – Велена опустила пальчики на плечо любовника и легонько, словно играя, впилась коготками в чёрную ткань рубашки. Святомир погладил её по руке, одарив полным обожания взглядом. – И процент, если мне удастся продать вашу книгу с большой выгодой. Велла, подай портмоне.
Велена протянула ему пухлый кошелёк, и этот, казалось бы, безобидный жест разрушил кокон оцепенения, окутавший с порога Настю. Она быстрым движением схватила книгу и прижала к себе, но, поняв, как смешно выглядит, положила дневник на колени и накрыла рукой.
– Я… не планировала продавать прямо сейчас.
– Но Велена сказала, что вам очень нужны деньги, – стараясь казаться равнодушным, проговорил Святомир, однако в его голосе прозвучал нешуточный гнев. Он бросил сердитый взгляд на любовницу. – Давайте так, Настя. Начистоту. Я деловой человек. Не люблю расшаркиваний и блуждания вокруг да около. Я предлагаю вам деньги. Сегодня. Сейчас. Велла попросила уделить вам время – и я уделил, но моё время дорого, и второго такого разговора не будет. Вам придётся решать быстрее. У вас есть время до вечера.
– Я хотела бы… сначала её прочитать, – пролепетала Настя с одной только целью: чтобы жуткий антиквар перестал сверлить её своим тяжёлым мутновато-зелёным взглядом.
Ей удалось. Выражение глаз Святомира изменилось. Он снова выглядел удивлённым.
– Прочитать? Вы что-то уже прочли? На каком языке книга написана?
Настя почувствовала, что не может вдохнуть. Мысли лихорадочно метались в голове, налетая одна на другую, и никак не складывались, не шли на язык. Компаньонка Марина и мать Игната – женщины в возрасте, проблемы со зрением, с головой, в конце концов. Но теперь и антиквар отчего-то спрашивает, на каком языке написан дневник Морозова, хотя совсем не производит впечатление подслеповатого старика.
– Вот уж не думала, что ты знаток экзотических языков, – прощебетала Велена, присаживаясь на подлокотник Настиного кресла. Взяла тонкими пальчиками книгу и, перелистнув пару страниц, положила – но не в руки Насте, а на столик между ней и антикваром.
– Мне казалось, что Святик знает все распространённые языки. Он полиглот, я не говорила? Но ты, похоже, сумела его удивить. Так на каком это языке?
– На арабском, – выпалила Настя первое, что пришло на ум.
– Я свободно говорю и читаю по-арабски, – ледяным тоном произнёс антиквар, видимо, оскорблённый тем, что его пытались обмануть так просто.
– Ливанский диалект, – брякнула Настя.
– Сомнительно, – проговорил Святомир. Тёмная складка между его сведённых бровей разгладилась. – Это не арабские буквы и не латиница. Я ни разу не встречал такого письма.
– Это шифр. Но простенький, детский, – затараторила Настя. – Знаете, как дети делают, когда пробуют шифровать?
– Как же вы читаете?
– Я знаю ключ.
– Если мы договоримся, вам придётся его сообщить.
– Я понимаю.
Настя, надеясь, что стыд неумелой лгуньи хозяева примут за смущение, сунула правую руку между своим бедром и подлокотником кресла, на котором сидела Велена, и скрестила пальцы, уговаривая себя, что это не совсем обман, а только безобидная шутка.
– Я вам могу прочитать, – выпалила она отчаянно.
Девушка вдруг подумала, что книгу, которую, к её огромному удивлению и недоумению, никто, кроме неё, не мог прочесть, ни в коем случае нельзя отдавать. Ни за какие деньги! Судьба странным образом решила в один момент исполнить все её просьбы, пусть и в странной форме: прислала помощь, заставив бабушку Кирилла выложить кругленькую сумму из похоронных денег и отдать Насте ключи от пустующей квартиры; послала чудо в виде странного дневника, в котором узник какой-то далёкой крепости пишет о том, что вот-вот получит ключ к какой-то невероятно ценной тайне, и дневник этот может прочитать только Настя.
Она схватила книгу и, открыв на одной из первых страниц, приставила разворот к блестящей стеклянной столешнице и начала:
– Милый мой дневник. Сегодня я снова видела его. Мое сердечко стучит так часто, стоит моему возлюбленному бросить один лишь взгляд. Мы встретились на рынке…
Настя скользила взглядом по строчкам, стараясь не зацепиться за летящий почерк Морозова и не вдумываться, по каким строкам водит для правдоподобия пальцем.
– …Какое счастье знать, что его сердце объято тем же пламенем, что и моё. Но вдруг он не любит меня, вдруг то, о чём я думаю, всего лишь иллюзия? Если тайна, за которую заплачено столькими месяцами заключения, всего лишь вымысел, миф? Тело моё и разум страдают здесь настолько, что я не в силах понять, могу ли ещё называть себя разумным человеком. У меня много времени здесь, в моей темнице, чтобы обдумать всё и…
– В темнице? – удивлённый возглас Велены вывел Настю из задумчивости. Неужели она читала то, что на самом деле написано в дневнике?
– Дом моего отца был мне настоящей тюрьмой все эти недели: мне не позволяли выходить, не давали видеть моего любимого, запирали на ключ в комнате. О, как я не сошла с ума, не обезумела от горя? – Настя чувствовал, как пылают щёки. Она едва не плакала от досады, чувствуя, что дневник снова затягивает её в свои глубины, властвуя над разумом и заставляя произносить написанное. Она перевела взгляд на поля страниц, стараясь не смотреть на буквы. – Но как могла я засомневаться в эти тёмные дни в том, что он любит меня, что я нужна ему? Безумие. Только безумие и одиночество могут служить мне оправданием, но я не хочу оправданий! Теперь всё позади…
