И Настя почувствовала, что её нестерпимо тянет внутрь. В башню. В узенькую тёмную дверь, в проёме которой показался человек в коричневом балахоне.
Морозов…
Он поманил её, девушка поднялась и, словно подталкиваемая в спину метельной ладонью, на слабеющих ногах двинулась к Шлиссельбургскому старцу.
– Что так долго, Настя? – спросил он глухо.
Но это был определённо тот же голос, что она слышала в голове, читая дневник. Морозов манил, но не сделал ни шагу навстречу. Однако, стоило девушке приблизиться, как старец схватил её за руки, притянул и крепко обнял.
– Ты не привела ко мне маму, Настя. Я тебя не виню. Ты была слишком мала. Но теперь ты совсем взрослая. У Кирилла так мало времени. Почему ты медлишь, Настя? Почему ты не приходишь? Почему?
От коричневого балахона удушливо тянуло плесенью, кровью и смертью.
И смертью…
Настя почувствовала, как с каждым вдохом силы покидают её и она превращается в безвольную куклу. А старец поволок её внутрь невидимой остальным башни, повторяя: «Почему ты медлишь, милая? Когда родная кровь зовёт, медлить – подобно смерти…»
Смерти…
* * *
Настя проснулась перед самым рассветом. Бледный зеленоватый свет зари подкрасил небо над крышей соседнего дома. Часы на мобильнике, валявшемся у дивана, показывали пятнадцать минут пятого.
«Так рано…»
Девушка приподнялась на локте и увидела задремавшего в кресле Лисина.
«Правильно: все лежачие места заняты женщинами, вот и пришлось ему коротать ночь сидя…»
Настя прислушалась, поняла, что маг действительно спит, выскользнула из-под простыни и невесомыми шажками добежала до двери туалета. А выйдя из него, отправилась на кухню – попить, в горле отчего-то пересохло.
Войдя, зашарила ладонью по стене, отыскивая выключатель, и едва не вскрикнула, услышав за спиной шёпот:
– Не спится?
– Вы меня напугали.
– Знаю.
Лисин улыбнулся. Обижаться на него было решительно невозможно.
– Не спится, – призналась девушка.
– Всё равно вставать через четверть часа, – вздохнул маг. – В пять выезжаем.
– Так рано?
– Так надо.
И не поспоришь.
Настя налила в стакан воды и жадно выпила.
– Извините, что уснула вчера, – прошептала она. – И не дочитала книгу.
Лисин вновь улыбнулся:
– Вы дочитали. Сначала читали про себя, потом начали шептать, но очень отчётливо, а потом заговорили так громко, что едва не разбудили Кирилла.
– Не может быть! – отмахнулась она испуганно. – Я заснула, и мне снился кошмар.
– Зенитка и невидимая башня?
– Ой…
– Вы читали больше четырёх часов, Настя. И прочли дневник до конца.
– Я не помню, – повторила девушка потерянно. – Мне снились переходы, зенитка, башня… Но я не помню, о чём читала.
– Вы читали о том, как Михаил Морозов был ранен на посту, и к нему, полумёртвому, наконец явились несколько стариков в коричневых балахонах. И он согласился стать стражем волшебного источника. – Влад помолчал. – Это случилось поздней осенью сорок первого года.
– И сейчас он всё ещё там, – добавила Настя, полностью уверенная в том, что говорит. – Он ждёт меня. Поэтому только я могла прочитать книгу. Вчера она меня чуть не убила, а теперь… Теперь у меня ощущение, что каждая минута, проведённая вдали от крепости, – преступление перед Кириллом и… перед Морозовым.
Лисин осторожно приобнял её за плечи, усадил на стул, а сам поставил чайник.
– Чёрный или зелёный?
– Кофе. С молоком.
– Здесь только растворимый.
– Вы удивитесь, но другой я пью крайне редко.
– Не удивлюсь.
Маг поставил перед Настей чашку, которую она тотчас заключила в кольцо ладоней, но не торопилась пить – наслаждалась тем, как тепло напитка выгоняет из пальцев холод ночного кошмара. Сна, которого не было.
– Я получил информацию… Обещайте, что не будете переживать…
Естественно, после этих слова у неё не было ни единого шанса остаться спокойной. Настя, обжигаясь, сделала несколько глотков кофе и, как послушная школьница, сложив руки на коленях, приготовилась слушать и «не переживать».
– Вы вчера говорили про родную кровь. Я проверил и думаю, что вы… дальняя родственница этого Морозова. По вашим словам, он писал в дневнике, что его отец был узником Шлиссельбурга. Единственный, кто подходит под это описание, – знаменитый Николай Морозов, народник, арестованный в 1881 году. Но нет упоминаний о том, что у Морозова был сын Михаил.
– Два сына. Михаил и Гавриил, – добавила Настя, вспомнив прочитанное.
– Может быть, – не стал спорить Лисин. – Но он мог и не знать о них. В семнадцатом году автору дневника тридцать шесть, а в сорок первом – шестьдесят лет. Отец мог просто не знать о нём. Николай Морозов провёл в крепости двадцать один год. Передавал дневники в мир, там их читали сыновья. Морозов-старший так и не обрёл доступ к источнику: то ли получил отказ, то ли сам не захотел. А мать его сыновей по какой-то причине не рассказала ему о детях.
– Но при чём тут я? Я не Морозова. У нас не было Морозовых в роду, насколько я знаю. Бабушка была Энгель, мама – Энгель. Мой залётный отец был Сергеев или Семёнов. Мама упоминала о нём, а бабушка никогда. Но его фамилия была точно не Морозов.
– Народник Николай Александрович Морозов некоторое время пользовался псевдонимом, – тихо сказал Влад. – Он взял для революционной работы фамилию Энгель.
– В честь Маркса?
– Или в честь Фрейда.
Девушка слабо улыбнулась.
– Что же касается тайны Шлиссельбурга, то, судя по всему, разгадать её можно только с помощью «родной крови».
– Вы уже говорили, что мне придётся поехать в крепость.
– Да.
– А наши преследователи? – с тревогой спросила Настя. – Вы сами сказали, что они так просто не отстанут.
– Я придумал ход, который вам, наверное, не понравится. – Лисин улыбнулся.
– Какой?
– Мы продадим книгу.
– Нет!
– Вот видите.
– Нет.
– Может, дослушаете?
– Говорите.
– Мы продаём книгу одному из тех, кто охотится за нею, и сообщаем остальным, что книга у него, – негромко произнёс Лисин, глядя девушке в глаза. – Увлёкшись друг другом, они потеряют к нам интерес, и мы получим время добраться до Шлиссельбурга и разгадать тайну крепости. У нас есть преимущество: мы знаем, что написано в дневнике, а они не сумеют его прочесть.
