Николай Дементьич вынул из кармана носовой платок, промокнул блестящую лысину. Сделал знак официанту, и тот без вопросов принес начальству кружку кваса и так же беззвучно удалился.
– Мне нужна от вас ответная услуга, – тихо сказал он толстяку, и тот, одним гулким глотком втянув в себя все содержимое кружки, внимательно уставился на путейца.
– Анатолий Сергеич, все, что сумею, – кивнул он, сразу смахнув, как крошки со стола, наносное добродушное выражение лица. – Вы же помните, я ваш должник.
– Одному человеку нужно переправится через границу, – сказал он. – Помните, вы как-то рассказывали о проводниках?
– Господь с вами, Анатолий Сергеевич, – нахмурился директор, казалось, вовсе не удивившийся вопросу. – Так это ж когда было? В двадцатых. Тогда от Белоострова до границы было рукой подать – верст пять, не больше: через реку Сестру вброд переправился – и, считай, у финнов. О ту пору это коммерция была. Свои люди имелись – и в пограничной страже, и в Петрограде на Николаевском вокзале из проверяющих документы, – он усмехнулся. – Сервис был такой, что проводники даже сухое белье предоставляли после переправы, чтобы, значит, не дай бог не застудиться… А сейчас!..
Николай Дементьич махнул пухлой, большой ладонью, поглядел в окно, будто вспоминая – с ностальгией – те далекие времена. Впрочем, сколько ему сейчас – шестьдесят, шестьдесят пять? Вполне мог застать.
– Что ж… – его собеседник уже поднимался из-за стола.
– Нет, подождите, – остановил его директор ресторана. – Дайте-ка мне пару дней, поразузнаю по своим каналам. Встретимся… – он на секунду задумался. – В пансионате «Взморье» послезавтра, часов в одиннадцать. Знаете, у них там отличная бильярдная…
* * *
В бильярдной, впрочем, Николая Дементьича не оказалось. Кроме двух подвыпивших компаний за последним столом гонял шары паренек лет двадцати.
– Сыграем, дядя? – кинул тот на него быстрый взгляд из-под тяжелых, будто сонных, век.
Он сразу все понял. Молча взял кий, долго, слишком долго для человека, рвущегося начать игру, мелил свой кий.
– Разбивай уж, – лениво склонил голову на плечо паренек.
Он ударил: от нервозности ли, или от отсутствия опыта, кий соскочил. Пара шаров лениво покатилась по зеленому сукну. Прочие остались стоять на месте.
– Да, дядя, – усмехнулся паренек. – Этак мы с тобой немного наиграем. Пойдем-ка посмолим на воздухе, покалякаем.
Молча вышли – паренек на пару шагов впереди – из пансионата. По узкой тропе, освещаемой фонарями с прибрежного шоссе, выбрались к заливу. Вечер выдался безлунный и безветренный. Они подошли к самой кромке кажущейся маслянисто-черной, как сырая нефть, воды. Кроме тихого, почти интимного шелеста прибоя и вкрадчивого шевеленья сосновых веток за спиной – ни звука.
– Значит, так, – закурив папиросу, сказал паренек, – доедем паровозом до Приморска. Оттуда мой человек ночью перевезет на лодочке до Большого Поля. Он у них свой, родня. От Поля доведу тебя до немецких блиндажей под Чулково. Дам компас, карту, там уже все расписано: что-куда. От блиндажей тебе пилить еще километров сорок, дядя. Уже самому, прямиком до погранзаставы.
– А дальше? – он посмотрел в непроницаемое небо.
– Обойдешь по карте, – сплюнул в набегающую волну паренек. – Дальше – КСП.
– Что?
– Контрольно-следовая полоса. Погранцы проходят двенадцать километров до стыка со следующей заставой. Потом обратно. На все про все – четыре часа. Тебе должно хватить, – паренек злобно зыркнул в его сторону. – Ты, дядя, границу-то переходить собираешься или так, побаловаться с нами решил?
– Сколько? – глухо спросил он.
Ксения
– Господи, что ты тут делаешь?! – она икнула от испуга, а он уже схватил ее за плечи и встряхнул, как мешок с картошкой.
Заорал:
– Какого черта ты пропала, а?!
– Не кричи, пожалуйста, – закрыла она ему ладонью рот. – Хотя бы пока я не закрою дверь с другой стороны.
Она на ощупь открыла замок, прошла внутрь. Включила пыльную лампочку Ильича под потолком. Рабочие выровняли и покрасили стену в коридоре, резко пахло свежей краской. Ноги приставали к покрывающему пол строительному полиэтилену. Она пропустила Ивана, медленно закрыла дверь, не решаясь повернуться к нему лицом: что сказать?
Но он и не ждал, пока она повернется, обхватил ее медвежьими лапами, выдохнул в ухо:
– Я тут с ума сходил. Думал, тебя похитили или убили… Или ты меня разлюбила, что, впрочем, еще хуже.
Он тихо рассмеялся. Чувствуя комок в горле, она против воли улыбнулась: в любви они друг другу не признавались, а вот поди ж ты – оба были уверены, что так оно и есть.
– Я звонил на твой мобильный, звонил по прежнему месту жительства, – продолжал он. – Караулил твою мать, караулил своего отца… А потом решил, что если ты где-нибудь и появишься, то тут. И стал караулить на лестнице…
Ксюша положила ладонь сверху на его руку, виновато погладила и попыталась развернуться к нему лицом:
– Иван, нам надо поговорить…
Пустая, банальная фраза.
– Конечно, надо, – поцеловал он ее в шею. – Еще как – надо. И еще один поцелуй – дыша теплом ей в затылок. – Вот еще чуть-чуть, – развернул он Ксюшу к себе, закинул ее руки себе за голову и поцеловал быстро и мягко в губы. – И поговорим.
По-ли-э-ти-лен. Ксюша осторожно дотронулась пальцами до покрытой строительной крошкой пленки. Она лежала голая на своей зимней куртке, впечатавшись спиной в жаркий Иванов бок. Одной рукой он обхватил Ксюшу поперек груди, медленно поглаживая ее гладкое и влажное плечо, явно очень довольный собой и всем происшедшим на полу в коридоре. Зря они это сделали. Как она сможет возвращаться обратно после того, как перейден и этот Рубикон? Ведь теперь ясно, что вовсе ей ничего не казалось, а так и есть: они будто идеально пригнанный друг к другу пазл. Как могла бы сказать Ксюшина не стесняющаяся избитых формул сентиментальная мать: созданы друг для друга. Ксюша почувствовала, как к глазам вновь поднимаются слезы. И, пытаясь не дать им вылиться наружу, крепко сомкнула веки.
– Слушайте, Ксения, а не выйти ли вам за меня замуж? – спросил, тоже перекатившись на бок и обняв ее уже обеими руками, Иван. – Я мужчина привлекательный. Ты тоже – хоть куда…
Ксения чувствовала, как он улыбается.
– Деньги, конечно, хирурги зарабатывают не бог вести какие, но на жизнь хватит. Машину купим, квартиру… – он на секунду задумался. – Ты, наверное, тут жить захочешь? Тогда мою можем сдавать. А?
И он чуть-чуть встряхнул ее, еще крепче прижимая к себе. Ксюша помотала головой, стараясь не разрыдаться.
– Нет? – все еще не понял он. Господи, да им было так хорошо вместе, что ему и в голову не приходило, что она может отказаться! – Что «нет»? Не будем сдавать или будем жить в другом месте?
