– Какой безалаберности? – перебила мама.
– Неважно. Глупой, просто идиотской, можешь мне поверить. Скажешь, все это, что я перечислила, не признаки абсолютной никчемности?
– Как ты себя чувствуешь? – спросила мама. – Когда это было?
– Неделю назад. Чувствую себя здоровой.
– Где это случилось?
Марина вспомнила пустынную ночную дорогу под созвездиями, мерцающие на асфальте искорки, из-за которых шоссе становилось похожим на Млечный Путь. И как все это показалось ей вдруг счастливым, беспричинно счастливым, но вышло, что показалось зря…
Она помотала головой, отгоняя воспоминание. Разочарование всегда хочется поскорее забыть, и неудивительно, что ей хотелось забыть все, что было той ночью.
– Я в больнице пролечилась, не волнуйся, – сказала Марина. – В нашей, Бассейновой. И теперь здорова.
– Теперь? – переспросила мама. – А потом?
– Про потом в таких случаях не говорят. – Марина пожала плечами. – Врачи не гадают на кофейной гуще. Мам! – сказала она. – Ты что? На тебе лица нет. Так хотела внуков? Ну, не у всех они бывают, в конце концов. И ничего.
– Ничего. И я совершенно не хотела внуков, с чего ты взяла?
«Да с того и взяла, – подумала Марина, – что все хотят, и ты хотела. А теперь станешь себя уверять, что нет».
Как и она уверяет себя сейчас.
Это была уже не мысль, а что-то непонятное. Возникшее помимо воли.
– Ты на работу? – спросила мама.
Кажется, при этом она подавила вздох.
– А куда же? Прием, потом визиты.
– Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь? – встревоженно спросила мама. – Может, отпуск возьмешь?
– Я уже брала, – напомнила Марина. И повторила: – Все хорошо, я здорова. – Ей не хотелось больше об этом говорить и думать. Поэтому она спросила: – Что ты сегодня делаешь?
Мама, наоборот, явно думала только о том, что произошло с ее незадачливой дочкой.
– Хотела дома побыть. Но просят зайти в редакцию, – рассеянно ответила она. – Что-то срочное.
Сильно она расстроилась, этого невозможно не видеть.
– Мам, ну перестань, – сказала Марина. – Ты так странно смотришь… Как будто себя в чем-то обвиняешь.
– Возможно. Ладно! Успокойся и забудь. – Мама быстро поцеловала ее. – Цветок не снимай, он тебе в самом деле идет.
«В таких случаях обычно говорят, что все образуется», – подумала Марина.
Но мама не любит пошлостей, это всем известно.
Было все еще тепло, редкость для октября. Идя по улице утром, кое-где можно было наступать на яркие осенние листья. Марина так и шла по Соколу, от одного листа к другому. Какое же это недомыслие, какое безобразие, что их мгновенно убирают не только с асфальта, но и с газонов – так, будто, полежи они там хоть сутки, это нанесет городу непоправимый ущерб. А ведь, кажется, против этого даже экологи выступают, потому что очень вредно для травы и для насекомых, если палой листвы не будет.
Марина вошла во двор поликлиники, направилась к крыльцу.
– Здравствуйте, Марина Олеговна, – услышала она. – Рад вас видеть.
Андрей стоял прямо перед ней и смотрел на нее немного сверху. Она подумала даже, что он стоит на ступеньке крыльца, но потом поняла, что просто он высокого роста.
Марина вдруг вспомнила, как ей показалось в темноте той ночи, что он похож на созвездие Стрельца. Ей стало грустно и досадно. Сразу же прошла первая мгновенная радость, которая бывает просто от того, что ты видишь знакомого человека, и вместо нее появились именно эти два чувства.
– Здравствуйте, – кивнула она.
И замолчала. Подумала, что сейчас он спросит о ее здоровье. Это было бы еще более досадно. Ей совсем не хотелось отвечать на такой вопрос.
– О чем вы так глубоко задумались? – спросил он. – Когда шли через двор.
– О листьях, – ответила она.
– Хорошо.
Он улыбнулся и, Марине показалось, обрадовался.
– Что уж такого хорошего? – удивилась она.
– Хорошие мысли.
– Не очень. Я думала о том, что листья совершенно напрасно убирают так яростно. Это вредно для травы и для разных личинок. И это просто очень некрасиво. Они всегда лежали осенью под деревьями, и жалко, что теперь их нет. Ну что вы улыбаетесь?
Марину расстроила его улыбка. Так улыбаться, слушая чьи-либо слова, можно только в том случае, если слова эти – глупые.
– А!.. – вдруг вспомнила она. – Вы хотите сказать, что я говорю наивные вещи?
– В общем, да. И что я рад их слышать.
– Скажите еще, что вы для этого пришли, – пожала плечами Марина.
– Я пришел за матушкиной картой.
Пухлую медицинскую карту он держал в руке и для убедительности помахал ею.
– Она ложится в больницу? – обрадовалась Марина. – Знаете, ведь я не успела вам сказать… Когда вы ее на прием приводили, а оказалось, что у вас интоксикация из-за гриппа. Да и потом тоже не успела… Мне кажется, ей нужна операция на сосудах. Стентирование, возможно. Во всяком случае, серьезное обследование. Вне специализированного стационара его не сделать.
– Она ляжет в больницу, – кивнул он.
– В какую? Я бы посоветовала…
– В Израиле. Не вижу смысла обследовать ее здесь. Квоты на высокотехнологичную медпомощь все равно на этот год закончились. На следующий – очередь. Предлагают ждать или оперироваться за деньги.
– Я все это вижу каждый день, – расстроенно проговорила Марина. – Но меня не для этого учили! И я никогда к этому не привыкну.
– К чему?
– К тому, что больному предлагают ждать операции, которая нужна ему срочно. И эта их альтернатива… Что делать тем, у кого нет денег? И какие могут быть квоты, когда речь идет о жизни и смерти? Это бесчеловечно. А значит, неправильно.
Андрей посмотрел внимательно и, ей показалось, удивленно. Потом сказал:
– Ждать я, конечно, не буду. А если за деньги оперироваться, так уж лучше в Израиле. Собственно, и бесплатно лучше было бы там. Но я не еврей, к сожалению.
Марина засмеялась. Она вдруг поняла, почему он обрадовался ее словам про листья. Точно так же она обрадовалась сейчас его словам, потому что они были смешные. И он нисколько не обиделся на ее смех, видно, что не обиделся.
– Почему же к сожалению? – спросила она.
– А вы были в Израиле? – спросил он. Марина кивнула. – Неужели не заметили, какая страна? Сплошная жизнь, человечность и здравый смысл. Думаю, я был бы неплохим евреем. Во всяком случае, я ее любил бы и защищал.
«Уж защищал бы точно», – подумала Марина.
