– Ладно, – согласился он. – Дождусь, пока твое тело наполнится смыслом.
Глава 6
Тамара сидела на травянистой кочке и смотрела, как течет в реку вода из родника.
– Видение отроку Варфоломею, – сказала она.
– У Нестерова там, по-моему, весна изображена, – заметил Паша. – Что-то молодое и зеленое.
– Но общее впечатление такое же.
Место, где остановились отдохнуть, напоминало картину Нестерова не столько пейзажем, сколько чувством, которое он вызывал. Во всяком случае, Тамаре казалось, что с нею сейчас случится какое-нибудь чудо. В Царевну-лягушку превратится, например.
Ракиты склонялись над узкой Молокчей, текущей в травяных берегах, светился на речном дне золотой песок и мелькали серебряные рыбки. Лес, через который текла река, темнел таинственно, как в сказке.
– Тебе хорошо, – посмотрев на Тамару, сказал Паша.
– Почти угадал! – засмеялась она. – Мне не то что хорошо, а так, знаешь… Драгоценно, вот как.
За годы, прожитые в Махре, она, конечно, бывала в этом лесу не раз. Не именно в этом месте – здесь как раз оказалась впервые, – ну так в других, тоже красивых. Но драгоценность состояния, в которое приводит ее этот лес и эти травяные берега, сделалась ей понятна только сейчас, и именно сейчас нашла она само это слово.
– Как ты живешь, Паша? – спросила Тамара.
Если бы не он, то и не понять бы ей о себе такую важную вещь. Она была ему за это благодарна.
– Да как все. – Он пожал плечами. – Как человек, из которого жизнь уже успела повытравить самолюбие.
– Как-как? – заинтересовалась Тамара.
– Это не я придумал. Тургенев, «Дым».
– Все равно хорошо, – улыбнулась она.
– Да, подмечено неплохо. – Паша улыбнулся в ответ. – Живу, в общем. Дети выросли, у них своя жизнь, я в ней побоку. Но внуки мной еще увлечены.
С семьей Паша жил на даче где-то под Рузой, а в Известиях снимал комнату для себя одного и приезжал сюда часто. Тамара понимала, что он делает это не ради отдыха от домашних, во всяком случае, не только ради этого, но по той же необъяснимой причине, по которой живет здесь она и которая понятна только своим.
Но сейчас в его голосе Тамаре послышалось что-то вроде горечи. И что она означает? Что и Пашу, как большинство мужчин, охватила иллюзия, будто жизнь на шестом десятке должна бы явить ему нечто совершенно новое? Да нет, вряд ли он думает, что жизнь его должница, не такой он человек. Во всяком случае, раньше таким не был. Но ведь люди меняются, иногда разительно, ей ли не знать.
– У тебя ничего не случилось? – осторожно спросила Тамара.
– Ничего.
«И у меня ничего», – подумала она.
Ей сделалось не по себе от этой мысли и потому понятно стало, что чувствует Паша.
– Расскажи что-нибудь, – попросила Тамара. – Что-нибудь интересное.
Недавно она шла ночью через парк, причина была прозаическая – туалеты в Известиях представляли собой деревянные домики в кустах, – и возле седьмой дачи, где сидела на поляне до утра известинская молодежь, услышала: «А расскажите что-нибудь интересное!»
Девичий голос, произнесший это в темноте, был таким звонким, что Тамара и тогда, и сейчас улыбнулась. Сейчас – тому, что повторяет слова какой-то семнадцатилетней девочки.
Паша ее просьбе не удивился.
– Интересное?.. – переспросил он. – Ты в Лондоне в Национальной галерее была?
Тамару тоже не удивил его неожиданный вопрос.
– Конечно, – кивнула она.
– Тогда, значит, и сама знаешь…
Кажется, он расстроился от того, что лишился возможности рассказать ей интересное, о котором она просила.
– Мало ли где я была, – сказала Тамара. – Вдруг не заметила, что ты заметил. Расскажи!
– Мозаику в вестибюле помнишь?
– Нет… А что за мозаика?
– Называется «Современные добродетели». Как думаешь, что на ней изображено?
– Понятия не имею! – Тамара засмеялась. – Даже представить не могу, что в современном мире считается добродетелью. Ну скажи, скажи!
– Юмор. Любопытство. – Паша загибал пальцы, и Тамара следила за ним с самой себе непонятной завороженностью. – Наслаждение. Непредвзятость. Безрассудство. Изумление. Сострадание. И праздность.
– Ничего себе! – Тамара даже головой покрутила, чтобы как-нибудь утрясся и упорядочился в ней этот феерический перечень. Она обнаруживала в себе сейчас только одно из названных качеств – изумление. – Понятно – сострадание. Или непредвзятость. Но безрассудство, праздность… Что в них добродетельного?
– Не знаю, – улыбнулся Паша. – Ты просила интересное – я рассказал. Мне это действительно показалось интересным. Во всяком случае, достойным размышления.
– Да, размышлять и размышлять, – согласилась Тамара. – Надолго хватит. Особенно в Махре.
– Почему именно в Махре?
– Ну, здесь же у нас та самая пустынная глушь, которая предназначена, чтобы понять, что в жизни нет ничего случайного и все полно общей мысли. Если ты свое существование считаешь не случайностью, а частью чего-то чудесного и разумного.
– Ого! – хмыкнул Паша. – Неплохие у тебя в Махре размышления!
– Это не у меня! – засмеялась Тамара. – Я тебя дразню просто. Это Чехов.
– А!..
Кажется, он немного обиделся, что она вздумала сыграть с ним в викторину.
– У меня своих мыслей не так уж много, Паш, – извиняющимся тоном сказала Тамара. – Но хорошая память позволяет мне обдумывать чужие и соотносить их с собой. Случайно или не случайно мое существование. Мир вообще случаен или не случаен. Движение он по кругу или стрела, летящая в цель. Это тоже не я придумала, – поспешно добавила она. – Но кто, не помню.
– Мир – стрела, летящая в цель? – усмехнулся Паша. – Вот на это совсем не похоже. В основном он из бессмыслицы состоит, как жизнь показывает. Пойдем? – Он поднялся с травы, протянул ей руку. – Жарко становится. Дойдем до Неголова, искупаемся.
Его рука была горячей, как будто солнечный жар вошел в нее.
Берег в деревне Неголово был песчаный, сосны подступали к самой воде. Река была здесь широкой и даже с омутом. К одной из сосен была привязана тарзанка, и мальчишки, раскачавшись, прыгали с нее прямо в этот омут.
Паша тоже прыгнул и поплыл против течения, а Тамара вошла в воду с пологого берега. Она плыла над светлым песком, над волнующейся темной травой и удивлялась, и радовалась тому, как легко, без всякого собственного усилия охватывает ее счастье. С другими только в молодости бывает, что счастье приходит просто от факта твоего существования, как гормональный бонус юного организма, а с ней это происходит здесь до сих пор, и даже туалет в кустах кажется ей поэтому приемлемым неудобством. Такое уж это место, Махра, – в широком смысле слова, вместе с известинским парком, и лесом, и рекой Молокчей, и этой вот дальней деревней Неголово у реки.
