На следующий день, встав очень рано (по правде сказать, этой ночью она почти не спала), Ариана позвонила в гараж и попросила приготовить отцовскую машину. Потом написала экономке записку, в которой предупреждала, что уедет на выходные, и собрала в сумку самую простую одежду. В последний момент она захватила с собой и извлеченный из шкафа кофр с письмами, чувствуя, что ей будет очень их не хватать. Письма Хорхе были единственным звеном, связывавшим ее с недавними событиями – единственным доказательством того, что все это произошло с ней в действительности.
Покинув Нью-Йорк, Ариана три часа ехала на север по полупустому в этот час шоссе. Не раз и не два она обливалась холодным потом, ибо ей казалось, что из-за росших вдоль обочины деревьев вот-вот выползет похожий на старого крокодила зеленый армейский грузовик и преградит ей путь. Воспоминания о похищении были еще слишком свежи в ее памяти, поэтому после каждого такого раза Ариане приходилось останавливаться и ждать, пока уляжется сердцебиение и успокоится дыхание. Та давняя поездка в загородную усадьбу была последним, что она помнила о себе прежней – о своей беззаботной и веселой жизни. Последнюю точку в той ее жизни поставил выстрел, оборвавший жизнь телохранителя Фелипе, и теперь Ариана думала, что он тоже умер за ее грехи. Хорхе очень подробно и убедительно объяснил ей, что самая главная ее вина заключалась в том, что она была богата, а богатые, по его словам, были источником всех бед в мире. Бедные люди – такие, как Фелипе и миллионы других, – ежедневно и ежечасно умирают во всем мире за их прихоти и капризы, и богатые должны нести за это ответственность. Все это звучало очень логично, очень правильно, и вскоре Ариана перестала сомневаться в словах Хорхе. Не сомневалась она и в его праве потребовать у ее отца двадцать миллионов долларов в качестве выкупа. Это тоже было правильно, ведь Хорхе собирался отдать деньги бедным! Бедные в ее представлении казались святыми, богатые – грешниками, а раз она была богатой, значит, она тоже виновата в том, что кто-то недоедает, умирает от болезней и непосильного труда. Подобная логика только усиливала ее ненависть к себе, семена которой заронил Хорхе; правда, он обещал и научить, как искупить грехи… обещал, а теперь мертв.
В конце концов Ариана все же добралась до небольшого, сонного городка в Беркшире, координаты которого она ввела в навигатор. Остановившись на заправке, чтобы залить в бак бензина, Ариана спросила, как добраться до монастыря кармелиток. Когда-то давно она, отец и несколько его друзей ездили туда на уик-энд. Тогда Роберт Грегори у нее на глазах зашел в монастырскую церковь и поставил свечку, и это ее поразило: Ариана никак не могла понять, как такое простое действие может решить сразу множество проблем, но теперь она на многое смотрела иначе. Еще она помнила, что монахини – насельницы монастыря – были радушны и приветливы и очень ей понравились. Матери с ними тогда не было – Лаура плохо себя чувствовала и осталась в городе, – и Ариана прекрасно провела время с отцом. Впоследствии она узнала, что из всех монашествующих Роберт всегда выделял кармелиток
[12], утверждая, что большинство из них – просто замечательные женщины: самоотверженные, бескорыстные, милосердные. Впрочем, в тот их приезд в монастырь ее куда больше удивило, насколько открытыми, веселыми и приветливыми оказались монахини. Почему-то раньше Ариане казалось, что настоящий монах должен быть неразговорчив и мрачен, но сестры, с которыми она столкнулась в монастыре, казались весьма жизнерадостными и разговорчивыми – и на удивление хорошо информированными. Лишь несколько позднее Ариана узнала, что на самом деле устав Ордена кармелиток довольно строг и что бо́льшую часть времени послушницы проводят в молчании, молитвах или в труде на благо ближних. Тем не менее в ее памяти навсегда осталась пожилая, но очень энергичная и веселая монахиня, которая водила их с отцом по монастырю; судя по выражению ее морщинистого, чуть лукавого лица, она получала большое удовольствие от подобного времяпрепровождения, хотя, возможно, ей было просто приятно на время забыть о молитвах и трудах.
Сейчас Ариана была совершенно уверена, что монастырь кармелиток – это именно то, что ей нужно, поэтому, уточнив на заправке дорогу, она без промедления покатила туда. Было примерно два часа пополудни, когда она припарковала машину на монастырской стоянке и, заглушив мотор, сразу услышала, как монахини поют в монастырской капелле.
Испустив протяжный вздох облегчения, Ариана откинулась головой на спинку сиденья. Наверное, впервые за несколько дней, прошедших после ее возвращения в Нью-Йорк, она почувствовала себя дома или почти дома. Вывеска на воротах гласила, что монастырь носит имя Святой Гертруды, и Ариана сразу вспомнила это название. Здесь мое место, думала она без капли сомнения, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к голосам поющих монахинь. Она была уверена, что только здесь – в единственном на всей земле месте – ей будет покойно и хорошо.
В монастырской канцелярии, куда она зашла в первую очередь, за столом сидела средних лет монахиня, на ней была толстая шерстяная ряса, ноги обуты в открытые кожаные сандалии. Увидев Ариану, она подняла голову от каких-то бумаг и приветливо улыбнулась.
– Я могу вам чем-то помочь? – спросила она, внимательно оглядывая вошедшую. Несмотря на относительную молодость (пожалуй, ей было не больше сорока, хотя, как у большинства монахинь, лицо ее было лишено явных примет возраста), взгляд этой женщины был мудрым и безмятежным, и Ариана снова подумала, что за стенами монастыря она тоже будет ограждена от гнета и тревог большого мира.
– Думаю, да, – негромко ответила Ариана, опускаясь на стул с другой стороны стола. – Видите ли, лет пять или шесть назад я уже побывала здесь с моим отцом, и… – Она замолчала, не зная, что говорить дальше. Монахиня молча ждала, продолжая доброжелательно ее разглядывать. Она работала в монастырской канцелярии уже три года и успела за это время наслушаться самых невероятных людских историй – одни приезжали сюда на несколько часов или на несколько дней, другие вступали в Орден и оставались в монастыре навсегда. Ничего удивительного: средь бурь и штормов мятежного и непостоянного мира монастырь был островком спокойствия – скалой, которую не могло поколебать даже время.
– Что мы можем сделать, чтобы помочь вам? – мягко спросила она, видя, что Ариана мнется. Ей почти сразу стало ясно, что эта красивая молодая женщина отнюдь не туристка. Таких печальных глаз, как у нее, монахиня не видела уже давно.
– Я… я виновата в смерти нескольких человек… и ребенка, – с трудом произнесла Ариана, мысленно прибавив к списку своих прегрешений Фелипе, о котором она думала по пути в монастырь, и тех соратников Хорхе, кто погиб во время устроенного израильскими коммандос пожара.
На лице монахини не дрогнул ни один мускул – ей приходилось выслушивать еще и не такие признания. Собственно, она не сомневалась, что это признание – своего рода метафора и что девушка эта вовсе не убивала никого своими руками.
