Между тем Ариана не спешила покидать монастырь. Она оставалась в Святой Гертруде до Дня благодарения, потом решила встретить с сестрами Рождество, потом отложила свой уход до Нового года, но и этот срок тоже не был окончательным. В монастыре ей было слишком спокойно, и она никак не могла заставить себя сделать решительный шаг.
В самом начале своей монастырской жизни Ариана написала Сэму Адамсу письмо, в котором сообщала, где она и что с ней, и в декабре, будучи в служебной командировке в Новой Англии, он заехал ее навестить. Как ему показалось, в монастыре Ариана окрепла и поздоровела, но боль из ее глаз не ушла совсем, и он невольно задумался, сто́ит ли ей и дальше оставаться под крылышком Ордена кармелиток.
– Как долго вы планируете здесь пробыть? – спросил он осторожно. Рождественская открытка, которую Сэм получил от Арианы накануне командировки, пришла с монастырского адреса, и он всерьез обеспокоился, уж не собирается ли дочь Роберта Грегори посвятить жизнь монашескому служению.
– Я даже не знаю… – неуверенно ответила Ариана. – Сначала я хотела уехать отсюда в январе, но… В Нью-Йорке меня никто не ждет, а здесь мне хорошо. – Еще несколько месяцев назад она наконец-то нашла в себе силы открыть алюминиевый сундучок и с тех пор частенько перечитывала письма Хорхе, не касаясь, впрочем, его тетрадей. Раз или два Ариана пыталась в них заглянуть, но то, что там было написано, не вызвало у нее никакого интереса. Записи Хорхе, сделанные «для истории», показались ей слишком догматичными и вдобавок перенасыщенными революционной фразеологией. Другое дело – письма… Ариане было всего двадцать четыре года, и человек, который взял ее в заложницы и три месяца держал в плену, был единственным в ее жизни мужчиной, который по-настоящему ее любил. Так, во всяком случае, ей казалось. Жизненный опыт Арианы был слишком скудным, и ей было не с чем сравнить чувства Хорхе, которые она считала настоящими, хотя окружающие в один голос твердили, что он ее просто использовал. Возможно, Ариане просто хотелось верить в его любовь – и она верила вопреки всему. В разговоре с Сэмом она, во всяком случае, никак не показала, что хотя бы начала сомневаться в искренности чувств Хорхе, и он подумал, что даже теперь, через восемь месяцев после своего освобождения, Ариана все еще находится под гипнозом красивых слов и ложных истин, которые доморощенный аргентинский Че Гевара ухитрился вложить ей в голову за то короткое время, что она провела в его лесном логове.
И похоже было, что никакой монастырь не поможет ей прозреть и перестать любить Хорхе и защищать его «революционные» идеалы.
– Знаете, мисс Ариана, у меня тут появилась одна неплохая идея… – сказал Сэм. – Точнее, не идея, а предложение. – На самом деле идея появилась у него давно, и он не высказывал ее раньше лишь потому, что чувствовал – Ариана не готова к нему прислушаться, но теперь… Общения с монахинями ей было явно недостаточно. Без помощи профессионала Ариане было явно не обойтись, вот только как она к этому отнесется?
– У меня есть один знакомый депрограмматор
[14], – продолжил Сэм. – Правда, он живет в Париже, но он один из лучших в мире специалистов в этой области. Может быть, даже самый лучший. В Штатах тоже есть депрограмматоры, но они, откровенно говоря, гораздо реже добиваются положительных результатов. ЦРУ уже несколько лет сотрудничает в основном с ним, и… пока никто не жаловался.
– С чего вы взяли, что мне нужен какой-то там депрограмматор?! – возмутилась Ариана. Она чувствовала себя намного увереннее и спокойнее, чем восемь месяцев назад, и считала, что потрясение, которое ей пришлось пережить, не затронуло ее способности мыслить здраво. Впрочем, Ариана не отдавала себе отчета, насколько успешно Хорхе удалось обратить ее в свою веру, и продолжала принимать его идеи и идеалы за собственные. – Я чувствую себя отлично, и мне здесь очень хорошо, – твердо добавила она. Она по-прежнему думала о Хорхе и обо всем, что он ей говорил, но вовсе не так часто, как раньше. Сэм, однако, продолжал различать в ее интонациях замешательство, смятение и тоску.
И одиночество.
– Вы живете как монахиня, – заметил он мягко. – Вы, двадцатичетырехлетняя молодая женщина, отбываете здесь наказание за чужие преступления. Разве вам не хочется на свободу?
Ариана кивнула. Сэм был прав: она считала, что, живя в монастыре, искупает свои грехи, но с течением времени ей становилось все труднее понять, что же такого она совершила. Нет, она по-прежнему продолжала ощущать себя виноватой, но в чем же состояла ее вина?.. Когда-то она знала ответ на этот вопрос, но теперь ее все чаще одолевали сомнения.
– А… что он делает, этот депрограмматор? – помолчав, робко спросила она. Предложение Сэма немного ее пугало, хотя и чем-то влекло.
– Да так, ничего особенного… – шутливо ответил Сэм. – Отрезает голову, вынимает испорченные мозги и вставляет новые. Или, если дела совсем плохи, заменяет их опилками. А тем, кто, несмотря ни на что, не хочет выздоравливать, тому он поджаривает пятки над газовой плитой.
Глаза Арианы на мгновение испуганно расширились, но она тут же рассмеялась. Сэм тоже улыбнулся.
– Честно говоря, я не совсем хорошо представляю, в чем конкретно заключается его метод, мне только известно, что моему приятелю приходится много говорить. Помимо всего прочего, он прекрасно разбирается в современной политике, в религиозных сектах и оккультных практиках и даже знает, как нужно обращаться с теми, кто побывал в лапах умных и хитрых, но безнадежно испорченных людей. Все наши агенты – и мужчины, и женщины, которых мы к нему отправляли, возвращались назад совершенно здоровыми и все как один клялись, что лечение у депрограмматора им не просто помогло, а изменило их жизнь. – Сэм внимательно посмотрел на нее. – Понимаете, мисс Ариана, иногда недостаточно просто выжить. Бывают ситуации, когда человек остается в живых, но это уже не он. Или не совсем он…
Именно это и произошло с ней, наконец поняла она. Ариана выжила, но домой вернулась вместо нее совершенно другая женщина. Настоящая Ариана потерялась где-то на полпути между аргентинскими джунглями и Нью-Йорком, и отыскать ее могла только она сама. Но для этих поисков ей нужна помощь профессионала, который смог бы вывести ее из тьмы на свет.
Что касается Сэма Адамса, то он совершенно искренне полагал, что в ее возрасте становиться монахиней-кармелиткой… нет, не глупо, а расточительно! Того же мнения, кстати, придерживалась и матушка Элизабет, которая осторожно, исподволь пыталась навести Ариану на мысль о возвращении к привычной обстановке. Так птица выталкивает из гнезда своего птенца, чтобы заставить его совершить первый полет. Увы, Ариане не хотелось возвращаться в отцовскую квартиру, не хотелось снова работать в онлайн-журнале… Легкомысленный мир современной моды казался ей слишком далеким от реальностей жизни, с которыми ей довелось соприкоснуться. Сама ее жизнь, ее взгляды и убеждения стали другими, поэтому вернуться к прежней беззаботной жизни она бы, наверное, все равно не смогла. С недавних пор Ариана стала замечать, как трудно ей стало сосредоточиться на чем-то, кроме самой простой и однообразной работы. Чем это объяснить, она не знала, но ей было абсолютно ясно, что ни на что другое, кроме чистки картошки и перекапывания грядок под рассаду, она пока не годится. Со временем она планировала подыскать себе какую-нибудь интересную работу, но не знала какую. Ей хотелось бы заниматься чем-то таким, что могло бы понравиться Хорхе, но ничего подходящего она подобрать не могла. По этому поводу она глубоко и сильно переживала, а иногда даже не спала ночами, но ей и в голову не приходило, что ее бедный разум – изнасилованный, искалеченный ловким манипулятором, который едва не довел ее до безумия, – просто не способен избавиться от несвойственных ему парадигм и будет работать вхолостую до тех пор, пока она не найдет в себе силы освободиться от влияния Хорхе.
