«Это теперь твой дом. Твой и ничей больше! – торжественно провозгласила женщина из ЖЭКа, сопроводившая его по адресу, указанному в ордере. – Входи и обживай!»
После ее ухода он запер дверь и часа два ходил, ощупывая стены, двери, подоконники, и… плакал от счастья.
Квартира была однокомнатной и по чьим-то меркам, может, и тесноватой – всего каких-то пятьдесят квадратных метров общей площади, и окна выходили на северную сторону, и лифт часто не работал, и соседи сверху шумели порою до полуночи.
Но Вениамин был счастлив. Ему тут нравилось все. И скрип рассохшегося паркета, и то, как гудят водопроводные трубы по утрам, и как свистит ветер в щелях старых рам, и угрюмый лес на горизонте нравился тоже. Широкий длинный балкон он тут же взялся переделывать, отдирая наспех прибитые прежними жильцами деревянные рейки. Застеклил его, заработав на это на ночной разгрузке вагонов. Оштукатурил самостоятельно, выкрасил в нежный персиковый цвет. Только-только собрался заняться ремонтом в комнатах, как с головой накрыла его сумасшедшая любовь к Машеньке Беловой. Время помчалось, будто ускоренное во много раз.
Что особенно остро кололо Вениамину память за их совместные два года – это непрекращающаяся череда гостей, шум, гам, взрывы смеха, суета, горы грязной посуды, заспанная вечно Маринка в их кухне и частое раздражение Машеньки.
«Может, нам стоит попытаться пожить одним?» – заметил он как-то робко.
«Что ты имеешь в виду?» Маша рассеянно просматривала тогда газету с объявлениями, все искала себе работу, где и работать много бы не пришлось, и платили бы хорошо.
«Может, стоит заняться домом, перестать вечно зазывать гостей. Чаще бывать нам с тобой вместе, без посторонних».
«Они не посторонние! Они – наши друзья. И я их не зову, кстати! Они сами приходят в наш гостеприимный дом! Может, прикажешь не открывать им или хлопать дверью перед носом?!» Она тут же надула губы, отшвырнула газету и ушла гулять.
Она вообще очень часто гуляла одна, без него. С одной из таких вот прогулок она больше и не вернулась в его дом. Вообще не вернулась. Передала через Маринку записку, что больше не придет, и все. Маринка записку ту положила на стол.
Но дом свой Вениамин не перестал любить после ее ухода. Да, дом этот опустел без Маши. Гости почти перестали к нему заходить. Маринка съехала задолго до Машиного ухода, примерно перед своим дипломом. Пусто и тихо там стало. Но домом-то для Вениамина, его личным домом, он быть не перестал. Как раз наоборот, он превратился со временем в его крепость, в стенах которой он и с тоской своею как-то справлялся, и с гневом. Занимал себя работой, все время что-то ломал, шпаклевал, красил, перестраивал, лепил мозаичное стекло. Даже начал потихоньку мастерить мебель, и получалось это у него превосходно. И даже, страшно сглазить, получил уже пару заказов от знакомых! И вот эти самые знакомые называли однокомнатную квартирку Вениамина шикарным домом, между прочим, а вовсе не задрипанной хрущевкой, как изволил выразиться господин Горелов.
Во всем нужен творческий подход, во всем…
– Вы все еще любите ее, Вениамин? – отвлек его от этих мыслей Горелов, посматривая теперь уже на вызванного им человека как-то иначе, без прежней унизительной жалости.
– Почему – все еще? Я никогда не перестану ее любить, Иннокентий Иванович. Я это понял для себя раз и навсегда.
– А мужа ее наверняка ненавидите?
– Алекса? – Он опустил голову, покачал ею, хмыкнул. – А вы считаете, что у меня есть повод для уважения к этой персоне? Он увел у меня жену!
– Она это ему позволила! – возразил с чувством Горелов.
– Машенька, она… Она так запуталась в то время… Оно не было легким для нас, и…
– Понятно, конечно! – вдруг зло фыркнул Горелов. – Денег нет! Надо искать работу! Оба только что окончили институт, помощи нет ниоткуда. Полная безысходность, и тут бац – Алекс на горизонте появился. Удачливый, великолепный, обеспеченный, красивый! Не надо стараться, не надо прилагать усилия, лепить из него что-то – все уже состоялось! Нужно просто войти в эту новую жизнь, даже без примерки, и начать жить! Для них это так просто… Этим сукам поменять одну жизнь на другую – все равно что, черт побери, переобуться!!!
На последней фразе он вдруг спохватился, поняв, что сказал лишнее. Замолчал и какое-то время сердито смотрел в монитор, по которому носился, будто взбесившись, радужный шарик.
Дурацкая заставка, подумал угрюмо Горелов. Надо будет сменить. Это ведь просто, пару раз мышкой кликнуть.
Видишь, вот и заставку сменить так же просто, как бабам поменять одного мужа на другого. Сменить заставку, поменять одну пару обуви на другую, сменить мужа… Все равнозначно для этих сук!
Одна пошла гулять и не вернулась с прогулки, решила, мать ее, остаться с другим, более достойным. Вторая…
А вторая просто не вернулась с отдыха. Поехала с друзьями за город на шашлыки и не вернулась оттуда. Он был занят, и она поехала одна. Потому что ей захотелось свежего воздуха, потому что она устала его вечно ждать, потому что он ей позволил отдохнуть без него.
Идиот!!! Только теперь он понял, какой он идиот! Надо было просто запретить ей эту поездку. Просто сказать – нет! И все сложилось бы совсем иначе. А он – позволил. И она уехала. И там встретила его – мужчину, в гроб его душу мать, своей мечты! Более достойного, более удачливого, более изворотливого и хитрого. Она ведь и теперь – а Горелов точно это знал, потому что интересовался, – часто остается одна. И ничего, терпит. А все почему? А все потому, что тот – второй – хитрее Горелова. Умеет врать, изворачиваться и…
А вот способен был бы он взять и подставить своего соперника таким вот изощренным и варварским способом? Подругу своей жены, наряженную в меховую курточку жены, способен был бы убить только лишь для того, чтобы подставить тем самым соперника?
Черт! О чем он только что подумал?! Что за бред?! Нарыл версию, ничего не скажешь!
Горелов выбрался из-за стола, с грохотом отодвинув стул. Подошел к окну, сунув руки в карманы брюк. Замер так, стоя спиной к допрашиваемому. Смотреть на Белова было невозможно. Аж лицевой нерв заныл над верхним левым резцом, до того невозможно было смотреть на Белова.
Да, они были разными. Слишком разными. Горелов никогда не считал себя рохлей и тряпкой, коим ему виделся теперь Белов, никогда не позволил бы себе выглядеть и пахнуть так, как несло от этого увальня. Но одно их несомненно роднило.
И его самого, и того, кто терпеливо ждал теперь его вопросов, – их обоих бросили жены. Бросили гадко, подло, без всяких объяснений, без предшествующих отставке скандалов. Без записки или телефонного звонка! Просто взяли и перешагнули в другое измерение. Просто взяли и перелегли в другую постель.
Суки!!! Грязные беспринципные суки, достойные самого сурового наказания! А по тем, кому они их предпочли, вообще муки адовы маются.
– Скажите, что вы делали неделю назад днем? – Горелов указал точное время. – Что вы делали, где были, с кем?
