— Я настаиваю. Меня не стоит бояться, я не опасен, поверьте, — улыбнулся Удальцов и полез к ней за спину. — И отдайте, наконец, мне свои пакеты. Они же тяжелые! Следуйте за мной, прекрасная Владимира. Мы станем с вами пить горячий шоколад, заедать его хрустящим печеньем и разговаривать. Вы ничего не имеете против хрустящего печенья?
Она?! Против?! Да она обожала любое печенье, кажется. Но по заведенным Игорем Андреевичем правилам могла взять с плетеной тарелочки лишь штучку и кусать от него осторожно, чтобы не уронить крошку на стол и не дай бог не оставить следы на губах.
В доме Удальцова все показалось ей очень необычным. Это был старый дом, когда-то, видимо, принадлежащий кому-то еще. Широкие доски пола покрывал толстый слой старой краски. Стены большой комнаты, куда он ее проводил, были побелены в нежный липовый цвет. На полу домотканые половички. У них с бабушкой тоже одно время были такие. Потом бабушка сменила их на ковровые дорожки ядовито-пурпурного цвета с широкой зеленой полосой по краю.
По стенам у Удальцова в доме было развешано множество фотографий в старомодных рамках. Был еще и громадный фикус в кадке возле окна, на котором и теперь возлежал полюбившийся ей рыжий кот. Широкий угловой диван с дорогой обивкой как-то не очень вязался со всем этим. И компьютер еще на огромном столе вдоль самой большой стены. И спортивный тренажер чуть слева.
— Это дом моих родителей, — пояснил Удальцов, пристраивая пакеты с ее покупками возле кадки с фикусом. — Там нет ничего такого, чтобы Рыжему понравилось, нет? А то мы пока за разговорами, а он станет пакеты трясти… Я здесь временно поселился. Дом долгое время стоял пустым. А сейчас в моей квартире ремонт, вот мне и пришлось сюда переехать.
Он вполне мог бы себе позволить гостиницу на это время или съемную квартиру. Не захотел. Чужие казенные стены непременно выели бы ему нутро, и давили бы на него, и заставляли бы маяться и тосковать. Да и не любил он временных жилищ, всю свою жизнь стремясь к постоянству. Жаль, что так и не получилось…
— А потом что? — Влада присела на краешек дивана, позволив Удальцову забрать у нее плащ.
— А что потом? — не понял он, остановившись в дверях.
— А потом вы забросите этот дом?!
— Ну, почему сразу заброшу! Просто перееду, и все.
— А дом?
— А дом стану навещать. Да и вы не обходите его стороной, присмотрите. — Поняв по ее неожиданному румянцу, что сморозил что-то не то, Удальцов поспешил с плащом в прихожую. — Вот май нынче какой суровый, да? Уже листья на деревьях, трава бушует, а холодно. Из плащей и курток, видимо, до июля не вылезем…
Нет, Ленка была тысячу раз не права, сочтя, что эта женщина напоминает ему покойную Эллу. Нисколько она ее ему не напоминала. Элла была очень жизнерадостна и открыта. Правда, до тех пор, пока он не отравил ей все своей подлостью. Тогда она и стала угрюмой, унылой и неулыбчивой. И всякий раз при встрече смотрела как-то так… Со значением, наверное. Он же не мог предположить тогда, что она задумает так страшно расправиться со своей жизнью.
Он очень сноровисто приготовил им по огромной чашке огненного густого шоколадного напитка. Поставил чашки на поднос, пристроил большую жестяную коробку с печеньем и пошел к ней в комнату.
Влада все так же сидела на краешке дивана, с напряженным вниманием рассматривая портреты на стенах.
Куда же поднос пристроить? Удальцов растерянно остановился, озираясь по сторонам. Стола, кроме того, за которым он работал, больше не было. Не на диван же было ставить угощение, хотя почему бы и нет?
— Вы не против? — Он поставил поднос прямо на диван, протянул ей чашку и тут же распахнул крышку жестяной коробки. — Давайте выпьем за наше знакомство, Владимира. Уж извините за то, что приходится угощать вас на диване.
— Все нормально, — проговорила она с улыбкой, обхватила большую чашку обеими ладонями, поднесла ко рту, тихонько вдыхая неповторимый сладкий аромат шоколада, и повторила снова: — Все нормально.
Она устала есть за столом, постоянно следя за своей осанкой. Она забыла, как это — завтракать на траве после удачной утренней рыбалки, когда кажется вкусным все, включая горбушку подсохшего хлеба. И, если честно, все происходящее — неожиданное знакомство, какао с печеньем, да еще на диване — казалось ей крохотным таким, но бунтом. Пускай даже Игорю Андреевичу не будет никогда об этом известно, но она осмелилась все же взбунтоваться. Осмелилась сделать ему наперекор. И ей это очень понравилось!
— Очень вкусно. — Влада зажмурилась от удовольствия. — Очень вкусно! И какао, и печенье, а можно мне еще одно взять?
— Да бога ради! — Удальцов рассмеялся. — Мы вправе с вами уничтожить все запасы печенья в этом доме, раз нам так хочется.
Ей хотелось, еще как! Печенье просто таяло во рту, быстро растворяясь на языке миндальным вкусом. Она такого, кажется, тысячу лет не ела. Все в их доме должно было быть низкокалорийным, с непременным заменителем сахара, в строго ограниченных количествах. А здесь…
Да, она не ошиблась. В доме было так же вольготно, как и за его пределами — от крыльца до изгороди. И дышалось, и думалось так же. Никто не мог окрикнуть ее строгим голосом со спины. Ударить между лопаток, высмеять и поставить на вид ее недостойное поведение. И Удальцов этот показался ей достаточно симпатичным парнем, с очень добрыми глазами и милой улыбкой, не сходившей с его лица. Ее обычная скованность — вечный спутник ее последних лет, — будто подтаяв от горячего шоколада с миндальным печеньем, начала понемногу отпускать, и Влада несколько раз позволила себе непозволительно громко рассмеяться его шуткам.
Они сидели и болтали ни о чем. Про погоду, преподносившую этой весной сюрприз за сюрпризом. Про продавщиц в магазине, который она только что покинула. Оказалось, что им нравятся одни и те же девчонки в форменных платьицах, а охранник на выходе что у нее, что у него постоянно досматривал сумки. Потом еще что-то про летний отдых, Удальцов планировал его провести в российской глубинке, устав от удушливо-влажной экзотики. И про рыбалку еще, вот! Он рассказывал о своих удачах. Она вспоминала о своих, хотя этим воспоминаниям было уже что-то около десяти лет. Со школы никуда на берег не выезжала.
Время неслось, перепрыгивало все допустимые барьеры, отпущенные им для какого-то важного разговора. Она даже не знала, какого именно. А может, это было предлогом всего лишь. Предлогом для знакомства, предлогом для такой вот чудесной болтовни?
Нет, оказалось, что нет. И стоило ей ему об этом напомнить, Удальцов моментально нахмурился.
— Разговор и в самом деле есть, Влада. И не разговор даже, а небольшое предостережение.
— Да? А в чем дело?
Она с сожалением поставила давно опустевшую чашку на поднос, осмотрела колени. Удивительно, ни единой крошки не обронила на подол. То-то бы Игорь Андреевич удивился или снова приписал бы это своим достоинствам. Мол, не пряником, так кнутом вытравил из нее холопские замашки.
