— Теперь дядя Этьен все испортит, — с сожалением вздохнула маленькая Паулина. — У меня всегда болит вот здесь, — она показала на животик, — когда он появляется.
Арлетта прекрасно понимала, что имеет в виду ребенок. Сегодня она чувствовала себя не лучше. Есть совсем не хотелось.
Одетая в самое строгое и некрасивое, по ее мнению, платье, с тщательно заколотыми волосами, Арлетта медленно шла в сторону гостиной. Спустившись вниз, она с облегчением узнала, что герцог уже позавтракал.
На завтрак подавали горячие круассаны. Испеченные из самой лучшей муки в местной пекарне, они были восхитительны. Дэвид ел с большим аппетитом. Он намазывал булочки желтоватым сливочным маслом, источавшим тонкий аромат свежих сливок, и густо поливал их янтарным медом.
Арлетта подумала, что детям лучше есть на завтрак яйца или что-то в этом роде. Она считала, что хлеб с утра вреден. Арлетта знала, что это предложение было бы поднято на смех самим герцогом, и не только потому, что речь шла об ее английских привычках.
Молоко, мука, мед — все, что подавали к столу, было самым свежим.
Дети закончили трапезу. Только они поднялись из-за стола, чтобы отправиться в классную комнату, как в дверях появился камердинер герцога.
— Монсеньор герцог ждет вас, мадемуазель!
Это прозвучало, как приговор.
Арлетта шла в кабинет герцога, который находился возле библиотеки. Ей казалось, что она идет на эшафот. Она словно слышала тревожную дробь барабанов. Ее ощущения мало отличались от чувств, приговоренных к смерти, узников.
В кабинет она еще ни разу не заглядывала. Однажды ей захотелось посмотреть, но дети буквально оттащили ее в сторону.
— Не надо! Это комната дяди Этьена! — испуганно прошептали они.
Камердинер открыл дверь, и Арлетта оказалась в кабинете. Она сразу же увидела герцога. Он стоял к ней спиной и глядел в окно на живописный сад.
Его атлетически сложенная фигура темным силуэтом вырисовывалась на фоне яркого прямоугольника окна. Арлетта успела отметить, как изысканно он одет.
«Наверное, он одевается на Сэвил-роу», — решила Арлетта.
Когда-то давно ее отец шутливо заметил, что английские леди заказывают платья только в Париже, а самые модные французские джентльмены одеваются исключительно на Сэвил-роу.
Арлетта чувствовала, что герцог отлично знает, что она уже здесь. Поскольку он продолжал смотреть в окно, она решилась прервать затянувшееся молчание.
— Вы посылали за мной, монсеньор? — чистым и ясным голосом произнесла Арлетта.
Герцог повернулся, удивленный тем, что она осмелилась заговорить первой.
Он медленно изучал ее с головы до ног. Казалось, он все еще не верил, что она действительно та, за кого себя выдает, и пытался найти подтверждение своим подозрениям.
Арлетта держалась очень прямо. С высоко поднятой головой она подошла поближе к герцогу и сделала небольшой, но изящный реверанс.
— Я только что собиралась приступить к уроку, монсеньор. Обычно мы начинаем сразу после завтрака и заканчиваем в полдень.
— Уроку английского?
— Да, монсеньор. Это причина моего пребывания здесь.
— Это мне понятно, — сказал герцог. — Но вчера ночью вы вели себя в моем замке, как дома!
Уловив в его голосе обвиняющие нотки, Арлетта попыталась оправдаться:
— Монсеньор, я не собиралась «вести себя, как дома»! Ваша прекрасная бальная зала перенесла меня в прошлое, и я увидела замок таким, каким он был во времена Людовика XIV.
Она старалась говорить уверенно, но помимо ее воли голос слегка дрожал, а в больших голубых глазах стоял испуг.
Герцог отрывисто произнес:
— Можете сесть, мисс Тернер.
— Благодарю вас, — ответила Арлетта и с облегчением опустилась на стул, который был великолепным образцом мебели середины восемнадцатого века.
Ее колени подгибались от страха, и ей совсем не хотелось, чтобы герцог это заметил.
Арлетта вспомнила, как отец повторял ей, что никогда и ни при каких обстоятельствах не нужно никого бояться, даже если перед тобой сам король. Эта мысль придала ей силы и уверенности.
— А теперь, мисс Тернер, я весь внимание. Я жду ваших объяснений. Как мог дух моих предков унести вас в такие фантазии, которые в моем понимании недоступны прозаичным англичанкам?
В его тоне сквозил неприкрытый сарказм, и Арлетта почувствовала себя уязвленной:
— Даже англичанки, монсеньор, имеют воображение. Ваш замок показался мне невероятно красивым, и в то же время загадочным.
— Вы не боитесь замка и его обитателей? — спросил герцог.
— На первую часть вопроса я отвечу: нет, монсеньор! Насчет второй я еще не знаю.
Уголки его губ слегка дрогнули.
— Леди Лэнгли дала мне исчерпывающую характеристику ваших качеств и вашего поведения. Как вы объясните полное несоответствие вчерашнего поступка этим рекомендациям?
— Я уже принесла свои извинения, монсеньор, — холодно ответила Арлетта. — Я не ожидала, что меня кто-нибудь увидит в этот час в пустынной части замка.
Герцог молчал.
— Я спустилась в библиотеку за книгой. Заглянув в бальную залу, я только хотела ощутить ее атмосферу и немного поиграть на фортепиано. Мой танец был импровизированным и совершенно случайным!
— Если с вами происходят подобные случайности, мисс Тернер, если вас так легко уносит воображение, не считаете ли вы эти качества опасными для гувернантки?
Арлетте показалось, что он над ней смеется.
— Не думаю, монсеньор, что для гувернантки так уж плохо иметь воображение. Напротив, это качество помогает формировать умы ее подопечных!
— И вы именно этим занимаетесь? — насмешливо спросил герцог.
— Я пытаюсь, и нахожу в них живой отклик, — ответила Арлетта. — У детей всегда есть воображение, которое становится все более бедным по мере того, как они вступают в мир взрослых.
Она сказала это намеренно, зная, что герцог использовал детское воображение, чтобы запугать Дэвида и Паулину и заставить их отказаться от поездки в Англию.
— Я понимаю, что вы имеете в виду, мисс Тернер, — заметил герцог, — по-моему, вы меня критикуете!
Арлетта не ожидала, что герцог окажется таким проницательным.
— Я не имела в виду ничего подобного, монсеньор. Но я уверена, вы уже поняли, что Дэвид очень способный, но ранимый и тонко чувствующий мальчик. Он привык к одиночеству, возможно, это следствие его жизни в замке, а может быть, того, что ему не с кем общаться.
Наблюдая за реакцией герцога, Арлетта поняла, что ее речь имела успех, и продолжила:
— Воображение — прекрасная вещь! Оно нас ведет и вдохновляет, но может превратиться в опасное и пугающее оружие.
