Лизбет промучилась всю ночь без сна, но, когда наступило утро, все оказалось намного проще, чем она воображала.
События начали происходить с того момента, когда они достигли Саунда, и Родни, перевесившись через борт, прокричал команде проплывавшего мимо корабля, которая глазела на них с открытыми ртами:
— Здравствует ли королева?
Этим он подражал Дрейку, который, возвращаясь домой из кругосветного путешествия, задал тот же вопрос. Через волны до него донесся возбужденный хор голосов.
— Ее величество жива и здравствует…
— Мы одолели треклятых испанцев…
— Армада побеждена и разгромлена…
С трудом выудив из многоголосого гула отрывочные фразы, Лизбет и Родни переглянулись и глубоко вздохнули. Армада разбита, это, по крайней мере, понятно, а подробности могут подождать до Плимута.
Они вошли в порт под бодрые звуки музыки. Родни энергично замахал шляпой собравшейся толпе. Народу действительно столпилось на причале видимо-невидимо. Все хотели приветствовать вернувшихся из плавания героев. К сэру Уолсингему в Лондон и к плимутским властям срочно отправили курьеров с описанием содержимого трюмов «Святой Перпетуи» и «Морского ястреба».
Весть о возвращении и успехе все равно не удалось бы сохранить в тайне, поскольку в порту стояла «Святая Перпетуя» и выглядела до изумления неуместно среди меньших по размеру и аскетичных по виду британских кораблей. А у каждого матроса, находившегося на ее борту, казалось, выросло по второму языку, так усердно они расписывали свои приключения и хвастались захваченными трофеями и изрядной суммой причитавшихся им наградных.
— А вот и воронье налетело, — засмеялся один из матросов, увидев, что на улицы высыпало едва ли не все женское население Плимута — жены и любовницы, девицы и проститутки спорили и отталкивали друг друга, пытаясь пробиться к вернувшимся флибустьерам.
В общей суете Лизбет было просто ускользнуть никем не замеченной. Накануне вечером она сказала Родни, что хочет быстрее вернуться в Камфилд. Он легко согласился с ее решением, поскольку беспокоился, как бы не узнали, что женщина ходила в плавание. Он знал, что сможет последовать за ней лишь некоторое время спустя. Предстояло зарегистрировать груз, выделить каждому члену команды его долю, а остальное продать, и вырученные деньги поделить между компаньонами.
На все это требовалось время, но по завершению дел Родни предполагал немедленно выехать в Камфилд.
Как только первые официальные лица в отделанных золотом камзолах ступили на борт «Святой Перпетуи», Лизбет покинула его. Два матроса спустили ее багаж в шлюпку и пожали ей руку на прощание. Лизбет очень хотелось попрощаться с мастером Барлоу, с Бакстером, Хейли, Ганнером и другими товарищами по экспедиции, но она знала, что им не до нее — слишком все были заняты в настоящий момент, чтобы вспоминать о «мастере Гиллингеме».
Шлюпка по искрившимся под проглянувшим солнцем волнам доставила ее на пристань. Впрочем, это было блеклое, холодное солнце, которое не имело сил бороться с пронизывающим ветром и тяжелыми дождевыми облаками, наползавшими со стороны моря на город.
Лизбет знала, что Родни собирался устроить ее возвращение: найти лошадей и слуг, которые сопроводили бы ее в долгом путешествии из Плимута в Камфилд. Но ей казалось более подобающим сделать все самой, не беспокоя его. И Лизбет явилась в гостиницу, где они с Френсисом провели ночь накануне ее отплытия на «Морском ястребе».
Хозяин принял ее за брата и выразил готовность найти приличных лошадей и надежных сопровождающих. Лизбет щедро заплатила ему, чтобы не надо было опасаться, что он надует ее на большую, чем принято, сумму.
Когда все было готово, она легла в кровать, но заснуть не смогла, потому что пол комнаты не качался, не поскрипывали брусья, не дребезжали снасти, с чем она, сама того не сознавая, успела свыкнуться за пять с лишним месяцев плавания.
Едва дождавшись рассвета, Лизбет спустилась вниз и сказала хозяину, что готова ехать, хотя до назначенного времени оставался еще час. На улице моросил дождь. Мелкие холодные капли сразу покрыли ее лицо и повисли на ресницах. Но когда Лизбет, повернувшись в седле, бросила прощальный взгляд на город, гавань и свинцовые волны, то поняла, что не изморось слепит ей глаза, а слезы сожаления, одиночества и тоски по человеку, которого она оставила на корабле.
Глава 12
Из-за непрекращавшегося дождя сумерки наступили раньше обычного. Подгоняемые Лизбет, ее сопровождающие порядком устали. Час назад они выехали на знакомую дорогу, и теперь она возглавила небольшую группу слуг, ведущих в поводу лошадей с поклажей, и с нетерпением устремилась вперед, так что они едва поспевали за ней.
Дрожа от холода и возбуждения, Лизбет свернула на грязную извилистую дорогу, ведущую в Камфилд. Она ловила себя на том, что тоскует по горячему тропическому солнцу, и, борясь с усталостью, пыталась вообразить себя на юте «Святой Перпетуи», которая плывет вдоль берега по морю, такому же ослепительно голубому, как и небо над ним.
Мысленным взором она увидела Родни, который ходит взад-вперед в глубокой задумчивости, сцепив за спиной руки, с серьезным и озабоченным лицом.
Потом Лизбет вспомнила его таким, каким увидела в последний раз. Он махал шляпой взволнованной ликующей толпе, его глаза сияли торжеством и гордостью, как и у каждого из вернувшихся домой моряков. Он расстался с ролью хладнокровного невозмутимого капитана, снова стал самим собой и дал волю чувствам, и Лизбет увидела, до чего он молод, до чего красив.
Родни! Родни! Он присутствовал в каждом ее воспоминании. И все же как мало она знала его. О своем прошлом он почти не рассказывал. Они разговаривали часами о подвигах Дрейка, но о себе в связи с приключениями великого корсара Родни упоминал крайне редко. Лизбет догадывалась, что в его жизни было много женщин, и, думая о них, испытывала острые уколы ревности. Эти женщины, должно быть, любили Родни и тосковали по нему так же сильно, как сама Лизбет…
О его детстве она узнала лишь то, что оно не было счастливым. Мать Родни умерла рано, а отец, человек крайне крутого нрава, сурово обращался с ним и его старшими братьями и сестрами. Фанатичный поклонник науки, отец Родни ожидал, что сыновья, носящие его имя, последуют по его стопам, и не допускал мысли, что у них могут быть другие интересы.
Один за другим старшие братья ушли из дома, и наконец сбежал и сам Родни на флот, предпочитая физические лишения моральному гнету. Это все, что узнала Лизбет о начале его жизни. Воспоминания о тяжелых одиноких годах юности до сих пор слишком тяготили Родни, чтобы он мог легко говорить о них. Но Лизбет, которая сама ощущала зияющую пустоту, оставленную в ее жизни смертью матери, понимала и то, что оставалось невысказанным.
Родни! Родни! Лизбет казалось, что шумевший в кронах деревьев ветер и тот шепчет его имя.
Всего полмили до Камфилд-Плейс! Но сначала она должна заехать еще в одно место.
