– Здесь похоронен мой муж, – негромко сказала Лина, подходя ко мне сзади.
Я кивнул.
Пауло сидел позади нас на втором ряду. Закрыв глаза и сложив руки перед собой, он что-то беззвучно шептал.
Я опустился на одну из ступенек лестницы. Ни слова из того, что говорила Изабелла, я не понимал, но Лина, сев на скамью, перевела мне ее торопливую скороговорку.
– Она рассказывает отцу обо всем, что случилось с тех пор, как мы приходили сюда в последний раз. О том, как мы нашли тебя, о том, что ты ночуешь в курятнике, что кажется ей очень забавным, о том, как ты удалял Анне зуб и… – Лина улыбнулась. – И о вчерашнем вечере.
Возможно, Изабелла рассказывала не только об этом, но Лина больше ничего не сказала. Некоторое время мы сидели молча, прислушиваясь к доверительному шепотку девочки, которая продолжала обращаться к отцу, почти прижавшись лицом к каменной плите. Наконец я спросил:
– Когда он умер?
– Десять лет назад. Тогда я еще носила Изабеллу. – Лина качнула головой. – Она его даже не видела.
– Что с ним случилось?
– Габриель был врачом. Он много ездил по самым отдаленным деревням и лечил всех, кто нуждался в медицинской помощи. Однажды он заразился… Болезнь поразила эндокард – это одна из оболочек сердца. С каждым днем он все больше слабел, но продолжал работать. В конце концов мы повезли его к специалисту, но Габриель еще раньше поставил себе диагноз и знал, что лечения не существует. Через полгода он умер. – Она подняла голову и, заметив показавшегося в проходе священника, приветственно помахала ему рукой. – Габриель лечил священников и многих прихожан. Он даже основал при соборе клинику, которая существует до сих пор. В ней работают десять хорошо подготовленных врачей-добровольцев, каждый из которых принимает больных дважды в месяц. Иногда чаще. Католическая церковь в Никарагуа пользуется огромным уважением, поэтому больницы регулярно жертвуют нам лекарства и медицинские материалы – и в довольно больших количествах. Порой лекарств бывает даже слишком много, и тогда их отдают мне, именно в клинике я получаю бо́льшую часть медикаментов, которые нужны для работы с людьми на плантации. Если не считать нескольких специализированных травматологических центров, эта клиника является, наверное, лучшей во всем Никарагуа. Во многих отношениях она превосходит и большинство больниц Центральной Америки – и все благодаря Габриелю. Люди любили его… до сих пор любят. Вот почему епархиальный совет Леона решил, что он должен покоиться здесь. – Она показала на Изабеллу, которая продолжала что-то шептать, почти касаясь губами каменной таблички.
– Извини. Я не хотел…
– Я тоже. С другой стороны… – Лина широко развела руки, словно хотела охватить ими все внутреннее пространство собора, в стенах и под полом которого были погребены десятки, сотни людей. – Некоторые из них заплатили сотни тысяч кордоб, чтобы их прах мог покоиться здесь, в соборе, а Габриель… Это действительно большая честь. – Она снова взглянула на Изабеллу, та продолжала о чем-то беседовать с отцом, которого никогда не видела. – Каждый раз, когда мы приходим сюда, она говорит и говорит… – Лина слегка улыбнулась, мягко, задумчиво, и мне показалось, что ее взгляд способен проникнуть сквозь камень, прямо в крипту, где покоились останки ее мужа. – Я ее не останавливаю. У каждого ребенка должен быть отец.
* * *
Пауло выключил мобильник, убрал в нагрудный карман и взмахнул руками, показывая, чтобы мы подошли.
– Vamos! – Он показал куда-то в сторону: – Vamos al oceano!
[57]
Я повернулся к Лине, которая внимательно слушала, что́ говорил Пауло. Когда он закончил, Лина перевела:
– Пауло говорит, твоего юного приятеля видели на побережье недалеко отсюда.
– Вот как?! – удивился я. – Не ожидал, что все будет так просто.
Лина предостерегающим жестом подняла вверх палец:
– Мы его еще не нашли. Его там видели, но куда он делся потом, пока неизвестно. Тем не менее это, скорее всего, он. Парень, похоже, любит производить впечатление везде, куда бы он ни направился.
* * *
Выехав из Леона, мы направились на запад, к побережью Тихого океана. Изабелла, получившая на завтрак повышенную дозу сахаров и углеводов (круассаны с шоколадной крошкой), дремала на переднем сиденье. Мы с Линой снова устроились в кузове. Когда мы пересекали границу города, она неожиданно сказала:
– Пауло выяснил еще одну вещь. Сын твоего друга примерно неделю назад играл здесь в покер. Он много выпил, к тому же он не слишком хорошо играет. Пауло вышел на человека, который в тот вечер обслуживал бар в карточном клубе… Ты был прав: парень действительно проиграл свою машину десятнику с плантации. Это случилось уже в самом конце, когда возникла ситуация… – Она задумалась. – Не знаю, как сказать по-английски… два или ноль?
– Удвойся или проиграй, – подсказал я.
– Да, наверное… В общем, твой приятель пытался жульничать, но попался. Тогда он решил удрать на машине, которую проиграл, но десятник – а он мужчина крупный и сильный – его как следует вздул. Именно после этого Сэл отправился на побережье, где его видел один из друзей Пауло. Еще вчера он был там, но сегодня… – Лина покачала головой. – Пока это все, что нам удалось выяснить.
Я кивнул, глядя назад – на вершину Сан-Кристобаля, над которой, как всегда, курился легкий дымок, поднимавшийся в голубое небо тонкой белой спиралью.
– Ну, – спросила Лина, – что скажешь? Это Сэл или?..
– Да, – после непродолжительного колебания ответил я. – Это Сэл. Скорее всего.
– Не очень-то он похож на хорошего парня, – неодобрительно произнесла она.
– Иногда… иногда человек действительно может стать плохим, если ему помогут.
Некоторое время она обдумывала мои слова. Насколько я успел заметить, это вообще было в ее характере. Довольно часто Лина задумывалась, прежде чем что-то сказать, что выгодно отличало ее от большинства моих знакомых. С другой стороны, мне не стоило обольщаться и принимать ее раздумья за колебания: что-что, а характер у Лины был решительный и твердый. Высказывать свое мнение она не боялась, ей просто хотелось, чтобы оно было обоснованным и взвешенным.
Машина тем временем продолжала мчаться дальше, и встречный ветер раздувал юбку Лины, играл распущенными волосами и охлаждал покрытый испариной лоб. Лина, как я успел заметить, была одной из самых красивых женщин, которых я когда-либо знал, а в моей жизни красивых женщин было немало. Миниатюрная, ухоженная, быстрая на язык, наделенная хорошим вкусом и к тому же разбиравшаяся в моде Аманда выглядела очень эффектно и умело этим пользовалась. Шелли была выше ростом и держалась естественнее; она не любила находиться в центре внимания, одинаково уверенно чувствовала себя и в бесформенном хирургическом костюме, и в купальнике и прекрасно смотрелась что в операционной, что на пляже.
