Надо же — Градник приснился! — вспомнил я, натягивая робу и пришлепывая защелки на ботинки. Добро бы хоть кто приличный, а тут — Градник! И какое такое мистическое пророчество свыше с участием лейтенанта Градника и пары грязных носков стучалось ко мне из глубины подсознания?
Не слишком ли много «почему?» для одного раннего утра? — мелькнула мысль. Нет, правда, почему Градник? Может, от постоянных разговоров — рассуждений, что, мол, скоро нам, бывшим сержантам и офицерам из штрафников, вернут былые звания и ордена, так что «на гражданку» пойдем, как порядочные. «Не слышал, нет? А я вроде бы краем уха где — то чего — то, но зато — от верных людей…»
Допустим, наслушавшись — наговорившись, я во сне уже почувствовал себя вновь офицером и капитаном, тогда как ротный — всего лишь второй лейтенант. «А что, было бы забавно цыкнуть на него построже и поставить по стойке смирно», — усмехнулся я. Такая маленькая, полудетская, компактная месть. Ни к чему не обязывающая, как фига в кармане…
Впрочем, все может быть еще проще. Та спиртосодержащая жидкость, которую Кривой вчера вечером выменял у ракетчиков на трофейную мелочь и притащил в ППК в пластиковом бурдюке, была с добавками какой — нибудь отравляющей дряни. «Ничего, ничего, дрянь проверенная, ракетчики пьют да нахваливают!» — уговаривал нас Кривой.
Долго уговаривать ему не пришлось. Сама жидкость — неопределенно — бурого цвета и неприятно — острого запаха — на приличное пойло никак не тянула, было в ней что — то от навозной жижи, подгазированной для полноты вкуса, вспоминал я с понятным внутренним содроганием. Сегодня. А вчера, наоборот, то, что пьют да нахваливают, казалось весомым плюсом. Несгибаемым аргументом.
Вкус, надо сказать, омерзительный… Но — пилось… А на крайний случай всегда есть старик «ФАПС», лучший друг воинов на заслуженном отдыхе. Единственное — не нажраться до такой степени, чтоб забыть его принять перед сном.
Я — не забыл. Поэтому смог разлепить глаза.
Хорошо посидели, называется. Компи, Игла, Пастырь с его обычным: «И Христос не брезговал полной чарой, и нам не велел!», кокетка Лиса, громила Рослый, еще мальчики — девочки… Все были, если вспомнить, даже неторопливый Пентюх. Практически весь второй взвод слетелся в наш купол, как вороны на свежую кровь. И что делать взводному командиру? Разумеется, я был просто обязан возглавить и повести по нужному руслу распитие ракетной жидкости.
«Выпьем, братцы, за окончание войны! За тех, кто выжил на высадках! За тех, кто остался лежать!»
Вчера эти слова казались важными, нужными и единственно правильными. Благо, бурдюк представлялся восхитительно безразмерным, а вечер — затерявшимся во времени и пространстве…
* * *
— Скажи, Кир, ты сам — то веришь, что все закончилось? — спросила вчера Игла.
— Не знаю. Не особенно. Верю, наверное. Но как — то не до конца… А почему не верить? — ответил я.
Подумал, что спектр ответа уж слишком широк. Эта ширина охвата мне самому понравилась. Прошу прощения за выражение — плюрализм!
В куполе еще вовсю пили, а мы с ней вывалились подышать из прокуренного помещения.
Я тут же опять закурил. Пустил дым в темное, ночное небо. Странно, пока шла война, разницы между ночью и днем почти не было. Осветительные ракеты постоянно сменяли одна другую над горизонтом, заливая все мертвенно — бледным светом, оставляющим резкие, графические тени. Сейчас больше нет таких теней. В небе снова появились звезды. И две небольшие луны Казачка смотрят сверху, как два немигающих совиных глаза.
А я и забыл, что у Казачка две луны. Или — не знал никогда, не обращал внимания…
Вокруг было тихо. Непривычно тихо и сонно. На первый взгляд войсковой лагерь спал. Отмечаю — на первый взгляд. Некий скрытый гул, подпольное ночное брожение все — таки присутствовало среди куполов, чувствовал я. Офицеры периодически пытаются наводить порядок после отбоя, только это занятие безнадежное. Не один Кривой такой умный, чтобы разжиться «горючкой» у ракетчиков.
Это еще ничего, еще в рамках, вот первые дни что творилось…
Игла перехватила у меня сигарету и крепко затянулась, по — мужски пряча окурок в щепоти. Ночной свет сглаживал ее уродство, маскируя лицо, но до конца замаскировать все — таки не мог. «Зато глаза у нее хорошие — яркие и блестящие, очень выразительные глаза!» — в мыслях подчеркнул я. Как будто был в чем — то виноват перед ней.
Я виноват перед ней, она — еще перед кем — то, тот — еще… Вообще мы живем в крайне виноватое время. А кто виноват во всем сразу?
Не спросить ли у Пастыря, пока тот окончательно не надрался и не начал проповедовать слово божье нечленораздельным мычанием?
— Уже надумал, что будешь делать после дембеля, командир?
— Нет, конечно. Раньше не думал, потому что казалось глупо. А сейчас — просто ничего не приходит в голову, — честно ответил я. — А ты как?
— Я тоже… думаю. Может, вернусь на Хатангу. Только вот не знаю, возьмут ли меня опять в секретари управляющего… Она усмехнулась. Совсем невесело.
— А ты сама — то хочешь?
— Не знаю… Я не знаю, чего я хочу… Знаю одно — воевать я больше не хочу. Это точно.
— Слушай, Игла, ты все время говоришь — секретарь, секретарь… — начал я, чтобы сменить тему. — Давно хотел спросить, как тебя в секретарши — то занесло? Да еще в серьезную корпорацию, где фейс — контроль на уровне младшего клининга?
— Имеешь в виду — личико, талию, ноги от ушей, грудь впереди, а все остальное — сзади?
— Что — то вроде…
— А у моего шефа жена была ревнивая, — охотно объяснила Игла. — Как раз из бывших секретарш со всеми модельными параметрами. И с грудью домиком, и с попой мячиком, и с опытом половых отношений без отрыва от клавиатуры. Шеф, кстати, тот еще кобель… Вот она и настояла, чтоб он взял именно меня. Так и сказала ему: «Именно о такой секретарше, дорогой, я для тебя и мечтала!» — передразнила Игла с характерными присюсюкиваниями, как это она умела. — А мне — улыбайтесь, милочка, улыбайтесь почаще! И, считайте, рабочее место всегда за вами!
— А он?
— Без удовольствия. Особенно первое время. Бурчал вроде бы про себя, что аренда дрессированного крокодила обошлась бы фирме гораздо дешевле…
Я невольно подавился смешком.
— Вот — вот. Тебе смешно. А мне с ним работать нужно было… Ну, потом пообвыкся. Только иногда вздрагивал. Когда оборачивался слишком резко. Мы с ним даже подружились по — своему, он мне потом часто жалился на свою дражайшую половину. Тоже штучка, бывшая вице — мисс Хатанга…
— Понятно…
Живо представляя картину ее былого трудоустройства, я все еще посмеивался.
Игле всегда удавалось рассказывать образно, в липах и красках.
Она, я заметил, тоже усмехалась воспоминаниям.
— Слушай, Кир, а ты ее очень сильно любил? — вдруг спросила она.
