— Кого? — я не сразу понял.
— Щуку.
— Да, — коротко ответил я.
Просто не хотел говорить об этом. Здесь и сейчас.
Она это почувствовала.
Щуку она не знала, появилась в батальоне уже потом. Но, значит, нашелся тот, кто знал и помнил. Даже интересно — кто? Не особенно интересно, но любопытно…
— Командир, а ты на небо давно смотрел? — теперь она поменяла тему.
— В каком смысле? — опять удивился я.
— В самом прямом. Я вот все время смотрю последнее время. Никак не могу понять, что за красная рябь мелькает. Как будто сполохи. Появляются и исчезают…
— Так ты тоже видишь?
— Естественно, вижу. Я же не слепая!
— А я думал — только мне мерещится, — сознался я. — Думал, все еще последствия танковой атаки. Собрался уже к медикам идти сдаваться.
— Последствия наверняка остались, но не до такой же степени, чтобы к нашим коновалам идти, — утешила Игла. — Градник вон до сих пор в госпитале. Прибыл туда почти здоровым, а сейчас ситуация все хуже и хуже. Обосрался наш ротный по самые уши, теперь его подозревают в кишечной инфекции.
— А я подозреваю, не приложила ли тут руку некая землячка с Хатанги… — покосился я на нее.
— Все может быть, — Игла не стала отпираться. Скромно потупила глазки.
Мы еще поговорили о загадочной красной ряби. Действительно, что это? Может, просто атмосферные явления на незнакомой планете… А может — что угодно!
Оба согласились — есть в этой красной ряби что — то угрожающее. Неестественное. Только вот — что, и как, и откуда? Странно все — таки… Вообще, все эти планетарные экосферы полны загадок. Нам, людям, кажется, что мы уже освоились в космосе, что мы здесь хозяева, а нас, в лучшем случае, только терпят. Человек вообще любит слишком быстро становиться хозяином, куда ни сунется, везде и сразу — хозяин. Пока его терпят…
Потом нас перебили. Полог ППК с шумом отлетел в сторону, как будто его пнули ногой. Предприимчивый Кривой поволок мимо гибкую белобрысую Лисичку.
Та с трудом держалась на ногах, но продолжала кокетничать. Играла острым личиком шкодливой школьницы, расплывалась в довольной улыбке и периодически звонко икала. Вадик, по — хозяйски поддерживая ее пониже спины, галантно вскидывался на каждый «ик» и веско произносил: «Ваше здоровье, мадмуазель!»
Тоже мне — белая кость, эскадрон гусар летучих…
Я расстроился, глядя на них. Потому что имел на вечер аналогичные намерения по поводу этой дамы. Не самые чистые, зато абсолютно прозрачные.
Опередил боевой товарищ…
Теперь Кривой с Лисичкой удалялись на заплетающихся ногах в темноту, а мне оставалось только мрачно смотреть им вслед. Этаким орлом — командиром, добычу которого походя склюнул залетный сокол. Приходится ерошить перья и делать вид, что ты выше этого.
От Лисы не убудет, конечно. Ревновать к кому — либо нашу взводную нимфоманку — занятие такое же бессмысленное, как вычерпывать реку пригоршней. Во взводе ее называют «белокурая бестия». От Ницше тут ничего нет, скорее, от Фрейда с его фаллической символикой, вытекающей из любого продолговатого предмета…
Обидно! Она, между прочим, целый вечер строила глазки именно мне. Пока они, глазки, окончательно не расфокусировались и не стали цепляться за всех подряд.
Игла заметила, как я провожал их взглядом. Все поняла.
— Держи жопу ежиком, а нос по ветру — народная женская мудрость, — с чувством сказала она, наблюдая за удаляющейся парочкой.
— Народ зря не скажет, — подтвердил я
— Какие же вы, мужики, все — таки примитивные! Одни инстинкты, да и те ниже пояса.
— Зато вы, бабы, удивительно тонкие существа…
Лиса, словно соглашаясь, громко и отчетливо икнула из темноты. «Ваше здоровье, мадмуазель!» Мы услышали, как Лисичка поблагодарила галантного кавалера жеманным хихиканьем, которое тут же сменилось рычащими, булькающими звуками. Судя по звукам, Кривой шарахнулся в сторону, и оба упали.
Господа офицеры, даме нездоровится! Блюют — с…
Да, тут гусарским поклоном не отделаешься, позлорадствовал я в душе. Девушку, похоже, надо отстирывать. Перед употреблением. Будет знать кривой черт, как нагло уводить барышень у друзей, упаивая их ракетной жидкостью до свинячьего состояния. Барышень, а не друзей, что обидно со всех сторон!
В темноте я видел, как Игла усмехается. По привычке не разжимая рта с оскалом страшных зубов.
— Не все, — уточнила она.
— А какие же еще?
— Есть просто стройные.
— Разница налицо, пожалуй, — согласился я. — Никогда об этом не думал.
— Ладно уж, не ври. Думал, небось, еще как думал… Слушай, командир…
— Чего?
Она молчала. Я тоже замолчал. Догадывался, что она хочет сказать, поэтому и молчал.
— Ничего… Ладно, проехали! — сказала наконец Игла. — Пойдем еще выпьем?
— А то! — с облегчением согласился я.
Нет, я все понимаю. И прекрасно чувствую, что осталось недосказанным между нами. Просто в некоторых случаях лучше прикинуться деревянным. С примитивными инстинктами ниже пояса. Во избежание ненужных и тягостных слов, которые все равно ничего не решат и даже не объяснят…
Извини, Иголочка…
— Ну, ты идешь? — спросил я, откидывая полог купола.
— Сейчас. Ты иди, я догоню, — сказала она, не поворачиваясь ко мне.
Я покосился на нее. Крепкая спина выпрямлена, голова, как обычно, гордо приподнята. Только голос прозвучал, словно натянутая струна. Только голос…
Я шагнул внутрь, в духоту и тесноту нашего четырехместного ППК.
И снова — давайте, братцы, за окончание войны, за тех, кто выжил на высадках, за тех, кто остался лежать на чужих планетах…
Впрочем, в ход уже шли вариации, мол, давайте, друзья — соратники, за тех, с кем мы воевали, пусть им тоже земля будет пухом, и праху — попутный ветер!
А что, война закончилась, и лютый враг вроде как не совсем враг, а уже — достойный противник. Эта мысль, помню, показалась мне настолько смешной, что я ржал до слез, почти до судорог, и наши штрафные орлы хохотали вместе со мной. Хотя не уверен, что мне удалось внятно изложить, над чем мы смеемся…
Выпьем, братцы… Подставляйте стаканы, братцы, наливаю… Да подожди ты лить, я же еще стакан не подставил… Есть тост, командир! Слушайте все — есть тост!.. Да хватит, хватит, куда ты льешь! И так уже в сортир идти страшно, того гляди взлетишь, как боеголовка!.. А мы все равно выпьем!
* * *
Теперь громкие вчерашние тосты словно бы полиняли, поблекли и выдохлись за ночь, как остатки спиртного в пластиковых стаканах.
