Мало того, вездесущий Дед успел поднять и «привести в разум» личный состав расчетов. После объявления тревоги батарея Налимова доложила о готовности № 1 за тридцать семь секунд до положенного норматива. Комендант–4 войсковой старшина Дегтярь оценил усердие «дальнобоев» емким «Молодцы, казачки! Благодарю за службу!», объявленным по громкой связи рокочущим баритоном.
А еще через полчаса все это оказалось уже не важно — нормативы, благодарности, сэкономленные секунды — вся эта привычная игра в оловянных солдатиков, показательно — уставной бальзам для штабных сердец. Стало ясно, что начался не просто очередной налет, не плановый обстрел планеты с занижением орбит кораблей блокады, даже не локальная операция по захвату одного — двух плацдармов неподалеку от наземных укрепрайонов обороняющихся.
Общий штурм!
Планета Казачок. 6 ноября 2189 года.
Где — то над 4–м укрепрайоном.
03 часа 46 минут.
Когда кресло — катапульта выстреливается из «утюга», когда вместо тесноты отсека перед глазами вдруг распахивается сине — белый простор, а внизу открывается отчетливый, словно компьютерная голограмма, рельеф местности — это все — таки миг свободы!
Вот и кресло отщелкивает свои зажимы, кувыркается уже где — то внизу, создает таким образом дополнительную ложную цель для самонаводящихся боеголовок… Вот включились гравидвижители брони, и ты паришь этаким орлом — соколом, ошалевшим от переизбытка направлений и скользящей неуловимости горизонтов…
Впечатляет, конечно. Можно сказать — пьянит, как вино. Лично я предпочитаю любой выдержанной кислятине простое ячменное пиво, но это уже дело вкуса…
Только через некоторое время все — таки начинаешь соображать, что ничего по сути не кончилось, ничего даже толком не начиналось. Сине — голубой простор, свободный полет, рельеф с высоты — все это достойно пера поэта. Но вокруг зона боевых действий, что уже, безусловно, проза. А чрезмерность открывшихся направлений тоже весьма обманчива, в небе, если глянуть внимательнее, опасно, тесно и неуютно. Тут и там вспухают грязные клубы разрывов, особое серебристое мерцание воздуха выделяет воздушные воронки гравиловушек, блекло — голубые, почти невидимые ленты лазерных импульсов неторопливо нащупывают цели. К тому же грязно — серые стрелы акул, этих умных сухопутных торпед, уже устремились вверх, уже расходятся веером и принюхиваются скособоченными рылами обстоятельно и неспешно, словно бы осознавая свою немалую социальную значимость в тротиловом эквиваленте.
«Жаворонки», «вороны», «синицы», «совы», «Карлсоны» и «серебряные дожди» — все эти автоматические корректировщики, министанции, воздушные мины, искажатели, автономно движущиеся установки, передатчики импульсов — тут как тут. Словом, все многофункционально — техническое безобразие жужжит, гудит, грозит, пугает, бесится, самонаводится, концентрирует импульсы и, наконец, взрывается со мстительным удовольствием так, что злорадный посвист осколков пробивается даже сквозь защитные фильтры гермошлема.
Пусть шлем исправно приглушает звуки, делая их похожими на ласковый летний дождик, шуршащий по крышам и барабанящий по водостокам, но мне, например, и без озвучки понятно, с каким оглушительным грохотом взрывается неподалеку крылатая галоша еще нераскрывшегося «утюга», наткнувшись в развороте на стрелу «акулы».
Белая, слепящая вспышка и сразу, через долю секунды, следующая, багровая! Словно бы лохматый, набухший гриб взрыва не выдерживал собственной ненависти. Это детонируют боезапас десанта и топливо, и, значит, еще двенадцать солдат строем отправляются рапортовать о прибытии Петру — апостолу перед вратами загробного мира…
Тесное небо. Наполненное, как стоянка перед супермаркетом в день распродажи. Неповоротливые, раскоряченные «гробы», булыжники «утюгов», уже катапультировавшаяся пехота, рассыпавшаяся в синеве темными бородавчатыми пятнами. Вспышки, искры, разрывы, вездесущее серебристое мерцание, жирные клубы дымов. Неподалеку, я вижу, загорелся еще один «утюг», но успел раскрыться, десантники отстреливаются от него прямо через огонь…
Конфедераты — молодцы все — таки! Жалеют людей, их пояса защиты сплошь автоматизированы. Последнее время это стало особенно заметно, их хитрые системы не берут никакие перекодировщики. Нашим военспецам до них, как барану до толкования Библии…
А кричали — дикие, дикие, лаптем щи хлебают, портянками самогон занюхивают…
Я вижу, кто — то из бронедесанта наткнулся прямо на «гайку», и та плющит его настолько быстро и неуловимо, что глаз не успевает уследить за превращением брони в изначальную форму заводского проката. А вот снижающихся солдат нащупывает невидимый палец лазера, вспыхивает одна броня, вторая, третья… Лазерные лучи — импульсы почти не видны, и факелы в небе вспыхивают как будто сами собой. Я замечаю, высоко на головой «дальнобои» подшибли сам «гроб», и тот дергается, судорожно пытается задрать тупорылый нос и все равно сваливается к земле, кренясь набок.
Тоже горит, все больше и больше горит… Чему там гореть, казалось бы?
Даже не прислушиваясь, я впитываю через наушники беспорядочную многоголосицу высадки:
— «Ромашка–4», «Ромашка–4!» Слева на три часа!
— Ох, твою душу!..
— Да слева же, говорю!
— Да чтоб тебя!
— «Лютик–5», за спиной «акула», оглядывайся!
— Чего говоришь?
— Ничего не говорю! Спи спокойно, друг…
— Ты, с — сука!..
— Кто?!
— Да не ты, чтоб тебя! Боеголовка эта! «Ох, мама — мамочка, куда ж мы попали!»
Эта мысль даже не мелькает, не крутится, а словно бы отпечатывается в мозгу, пульсируя, как сигнальная лампочка…
Я не успеваю увидеть, удалось ли пилоту выровнять и поднять «гроб», не успеваю заметить, что случилось с «Лютиком–5», даже не успеваю сообразить, чей это позывной. Взрывная волна, докатившаяся невесть откуда, неожиданно бросает в сторону мою броню, и я чудом, в последнее мгновение, огибаю плывущую воронку «гайки».
«Ох, мамочка, твою мать!..»
Нет, для пехотинца, планирующего в броне, небесные «гайки» не особо страшны, как правило, успеваешь заметить раньше, чем вляпаешься. Но если на нее наткнутся «утюг» или «гроб»…
А я — то раскатал губу до колен, что мы идем вторым эшелоном прорыва. Не похоже, чтоб здесь до нас кто — то прорывался, слишком плотный заградительный огонь, соображаю я. Скорее всего, командование решило атаковать укрепрайоны планеты по принципу последовательных ударов, отсюда задержка на орбите. То — то экран гермошлема как будто взбесился. Слишком много целей, слишком много опасностей, сплошная красная рябь по экрану.
Ну ее к черту, эту орлиную радость — щелкать клювом в положении выше всех! К земле, к земле… Именно она, почва — мать, заступница многострадальной пехоты, всегда предложит своим воинственным чадам какой — нибудь овражек, ямочку или уютную маленькую могилку…
