– Конечно, в истории – не единственная. Вангу называли Нострадамусом в юбке. Одна из величайших, из очень немногих, феноменальная, неповторимая, но по уровню не единственная. Уровневой единственности вообще не бывает, ибо действует в мире закон рифмы: появление чего-то или кого-то нового, небывалого означает, что подобное этому и равновеликое либо уже появлялось когда-то, но хорошо забыто, либо появится вновь и вновь.
– Как все-таки понять, зачем человечеству нужны люди с таким даром, как у нее, в чем смысл такого явления?
– Зачем человечеству нужны люди, видящие и знающие сверх возможного для остальных?.. Зачем нужны гении?..
Для спасения. Для развития. Для открытия глаз. Для прояснения мозгов. Для просветления душ.
Ванга – и великое открытие человечества, и послание Свыше, благая весть – ее полное имя Вангелия это и означает. И великий ответ, и великий вопрос. Через эту маленькую хрупкую женщину полная реальность явила нам свою подлинность, как через вулканы являет себя подземная магма, а через свет звезд – бескрайность Вселенной. Важнейший для нас, смертных, вопрос – бессмертна ли душа – явлением Ванги решен бесповоротно и ясно: бессмертна. Но тайна бессмертия не перестала быть тайной, как остается тайной и жизнь, и время, и космос, и мы с вами.
X. Этот ужасный прекрасный мир
зачем: вопросы, ответы, вопросы
Разговоры с людьми, с собой в том числе.
Незавершаемая часть книги.
Время жизни – миг, ее сущность – вечное течение; тело бренно, ощущение недостоверно; душа неустойчива, судьба таинственна, слава обманчива. Все уносится потоком, все подобно сновидению. Жизнь – война и странствие по чужбине, посмертная слава рассеивается как дым. Что же может вывести на путь?
Марк Аврелий
Профилактика смерти
Такую надпись однажды я написал белилами на большой черной папке. Начал складывать туда свои неделовые записи. Никогда не имел желания вести хронику собственного существования в виде дневника, одна мысль об этом и сейчас вызывает судорогу школьной скуки. Но с детских лет и доныне поздними вечерами неодолимая сила влечет к столу и не позволяет лечь спать, пока не выдоится на бумагу некая порция внутричерепного содержимого. Наблюдения, мысли, кое-какие письма, наброски рассказов, эссе, черновики стихов, фантазии, забавные случаи, анекдоты собственного сочинения, разговоры с собой в разных настроениях, в том числе и в таких:
Что мне делать со смертью,
во мне живущей?
Ночью снова захочется жить,
но утро придет. Крылья росы холодны.
В черной папке скапливались свежие листы, на которых только что появилось нечто; сюда же бросал, как попало, все, на чем доводилось что-нибудь накарябать: блокнотные листочки, карточки, салфетки, магазинные чеки, сигаретные пачки, пока курил. Это вот стихотворение в первоначальном виде было спешно записано на бумаге, употребляемой отнюдь не для вечности, в соответствующем помещении (у меня там всегда есть на такие случаи что-то пишушее):
Нынче утром я встал
без тринадцати вечность.
Я как будто не спал.
Я мертвецки устал.
Я работал во сне,
я верстал поперечность
к жизнесмерти своей.
Кто-то рядом листал
большую книгу – в небо переплет –
раскрытую как крылья белой птицы,
и как перо – строка внутри страницы:
цель бега есть полет
Я это знал с мальчишеского детства,
когда летал как мячик через лужи:
полет разбегом бешеным заслужен,
но и полет – не цель, а только средство
иного состояния души.
(Как конопля, сырье простецкой каши –
источник пресловутой анаши.)
На тонком плане все поступки наши
суть буквицы таинственного текста.
Из той же книги далее:
цель бегства –
кем быть
И кто-то книгу поспешил закрыть,
и чья-то тень с душой моей боролась.
Вдруг тихо, близко-близко произнес
невероятно нежный женский голос:
цель жизни – вопрос
цель смерти – ответ
С той стороны в глаза ударил свет,
и я прозрел.
Держа перо как шпагу
пронзаю жизни черную бумагу.
Название «Профилактика смерти» появилось после того, как единожды осознал: все написанное, – кем бы, когда и с какой целью ни писалось, если только сохраняется, – превращается в разговор тех, кто уже перешел, с теми, кто еще не.
Пушкин: Нет, весь я не умру – душа в заветной лире / Мой прах переживет и тленья убежит…
Тленья убегает душа не только в заветных лирах. Остается и на безымянных глиняных табличках, в свитках, в письмах и записках, в историях болезни, в полицейских протоколах, в томах дел судебных, на скамейках и стенах с чьими-то надписями – душа, какая уж есть, выказываемая и своим отсутствием.
На кладбище, куда прихожу теперь часто,
я с ними встречаюсь
на свежезаброшенных захоронениях,
ютящихся по краям, на отшибе, сбоку-припеку.
На колышках, на убогих кривых табличках – инициалы,
только инициалы.
Как выпитые глаза,
они вылезают из-под земли
и смотрят – слепые,
неузнаваемые и не узнающие.
За ними там кто-то прячется.
Там кому-то любви не хватило. И денег, само собой.
А может быть, стыдно было или обиделись хоронившие
за что-то неподобающее, совершенное тем,
кого, уже недействительного, поместили сюда.
Этот вот неизвестный М И,
табличку которого обчирикивает воробей,
был, может быть, одиноким повесившимся алкашом
или аккуратной бездетной старушкой,
а провожавшие сэкономили краску.
Еще есть инициалы скамеечные,
настенные, надревные и наскальные.
Видел и выгравированные на асфальте, глубоко вдавленные ДБ и ПИ,
а рядышком кто-то подсуетился и выдавил
всем известное безымянное слово из трех букв,
это тоже инициал – вселенский –
успел вписаться в момент,
пока застывала свежая черная масса земной брони.
Всюду, всюду видны засохшие одинокие семена
непроросших судеб,
слышны всюду безмолвные их голоса:
вот – это мы,
жизни наши прошли незамеченно
и как бы не состоялись, но это мы, вот мы, вот…
Тебя след простыл, да не весь. Твой текст – вот он: как и фотографию и видеозапись, как и твое живое лицо, его могут видеть или не видеть чьи-то глаза и понимать или не понимать чьи-то мозги. Какая-то твоя незримая часть, текстом выявленная и под текстом ощутимая тем, кто умеет ощущать, остается вовлеченной в текущий жизнепоток и продолжает твою жизнь без тебя, точней, без твоего тела.
