– Это я, Тоня, – донесся приглушенный снегом голос. – Ждала вас.
«Сон», – подумалось неуверенно. За спиной тяжко захлопнулась дверь подъезда. В пещерной темноте постанывали трубы. С возрастающим стуком в висках, опасаясь оступиться, Елена поднялась за девушкой по лестнице. Черная фигурка на мгновение отпечаталась в желтом квадрате, и ударивший в лицо свет вернул зрение. Гостья огляделась.
Прихожая в квартире отсутствовала. Закуток слева, очевидно, означал кухню. Мебель была поставлена как попало, будто здесь жил незрячий человек. Все в комнате говорило о временности и непостоянстве вещей. Посредине простерлась махина стола с монитором и кучей гаджетов неизвестного Елене назначения. В синеве экрана резвились флуоресцентные рыбки. На стенах ерошились ворохи рисунков, наколотые булавками на деревянные штырьки. Кипы рыхлых альбомов, стопки книг, коробки из-под обуви, цветные бутыли, непонятное лабораторное оборудование громоздились на полу. На журнальном столике стоял микроскоп. Диван был повернут спинкой к двери.
– Я падаю во сне, – объяснила Антонина расположение дивана. Запахнутая в бледно-розовый халат, она смотрелась в этом хаосе пятном зимнего рассвета. Вышла в кухню, и комната поблекла. Только снег мельтешил за окнами да на экране синел кусок моря.
Елена повесила куртку на штырь поверх выцветшей гравюры с изображением чего-то анатомического. Антонина внесла на подносе вкусно дымящуюся турку, две чашки. Выудила из-под недр стола два табурета:
– Садитесь.
Аромат свежезаваренного кофе смягчил насыщенный электричеством воздух. Елена взяла чашку и подавила зевок.
– Третий час. Снег, кажется, надолго зарядил. Не рискнете же летать в такую погоду?
– Нет. Но у меня есть, что показать вам.
Кофе был хорош. Наслаждаясь, Елена одновременно сердилась: глупость – пить кофе ночью, потом не уснешь. Она еще лелеяла надежду вернуться домой засветло и урвать для сна часа три. Рассматривала девушку украдкой. Красавицей Антонину сложно было назвать, но взгляд притягивался к ней. Двигалась она с изяществом танцовщицы, а холодноватое лицо ничего не выражало. Будто еще не доведенная до совершенства статуя решилась ненадолго выйти из камня.
– Вы знаете, что чувства можно изобразить как они есть, без человека? – спросила вдруг эта незавершенная Галатея.
– Сомнительно. Они же существуют только в «симбиозе» с нами.
– Да, и все-таки их можно представить отдельно, без нас и наших негативных состояний, которые делают чувства больными. Когда-то возникновение этих антагонистов спровоцировал вирус. Условно я называю его Деструктором. В древности он многое погубил в человеке.
– Что, например?
– Экстрасенсорные способности. До эпидемии они были естественны, как дар художника или певца. После института я как-то помогала одному орнитологу делать рисунки, и он уверял, что предки людей были крылаты. Отсюда и мечты о крыльях, хотя на самом деле это не мечты, а остаточные явления утерянной способности полета. Мы говорили о йогах и некоторых летающих святых. Я увлеклась книгами по аэронавтике.
– Начали мечтать о крыльях?
– Да. Поэтому прервала все связи и переехала в этот город. Четвертый год работаю над «мечтой».
– А на жизнь как зарабатываете?
– Фриланс, – небрежно махнула она рукой, не считаясь, очевидно, с тратами на существование. – Я начала с методики оптимального времени сна. Теперь сплю три часа в сутки. Меньше невозможно, окружающее становится нереальным.
Подобное состояние было Елене знакомо. Бодрствуя ночами за компьютером, она, казалось, уставала не мозгом, а зрением. Отдыхала, разглядывая обои на стене, и однажды на них появились зебры – плюшево-выпуклые, как звери в книжке с магическими картинками. Рисунок полос на шкурах повторял узор обоев.
Антонина пересела столу и, держа карандаш в левой руке, несколькими штрихами набросала поразительно точный Еленин портрет.
– Как быстро! Вы очень талантливы и вы… левша?
– Нет. Я просто возвратила рукам синхронность, утерянную нашими предками. Но в начале своего плана я взялась за исследование органов «простейших» контактных чувств – вкуса, осязания, чтобы позже перейти к более сложным дистантным: обоняние, зрение, слух. Это было нужно для изучения работы вестибулярного аппарата. В некотором смысле он – рудимент нашего чувства полета. После многих проб и ошибок мне удалось овладеть тонкостями вкуса. Вы не представляете, какой широкий вкусовой спектр обнаружился у обычной хлебной горбушки! Ощущения – от мускульного до теплового. Я почувствовала «историю» этого ломтика от зерна до металла формы, в которую вливали тесто. Будто попала в сопредельный мир, превышающий возможности человеческих рецепторов. Так же было потом с остальными чувствами. Затем у меня возникла идея создать графику чувствительности тела.
Она пощелкала компьютерной мышкой:
– Вот, смотрите.
На экране задвигалась ломаная алая линия, словно ребенок водил по бумаге фломастером, не отрывая руки от листа. Фон побагровел, линия забегала стремительнее. Чертеж обрастал веточками капилляров, наливался соком и на глазах вызревал в рубиновый плод… В глубине багряного сумрака засияло сердце! Живое и упругое, как сжатый кулак. Послышался прерывистый, наподобие морзянки, стук, и оно затрепетало.
– Впечатляет, – сказала Елена. Девушка торжествующе оглянулась.
Рядом с сердцем сконструировалось нечто двустворчатое, светло-розового цвета. Модель завибрировала и начала издавать колоратурные звуки. На верхних нотах она слегка вздымалась.
– Легкие?
– Да. Но вы, надеюсь, поняли: это не относится к биологии. Это, как бы точнее выразиться, духовная анатомия человека. Сверхчувственная его природа. Я придала чертежам многомерность, потому что мне было необходимо материализовать чувство полета.
На мониторе возникали новые фигуры. К почечным трелям подключился саксофон печени. Взбухая в лиловых изгибах, со звуками волынки загудел еще один петлистый «инструмент».
– Полтора года я работала над отдельными схемами органов. Когда все они были готовы, соединила их так, как они расположены в строении тела.
Макет понемногу заполнился плотью, кровью, покрылся кожей и принял окончательные очертания. Елена ахнула: перед ней всплыло фантастическое существо! Из подмышек его распахнутых рук выпростались сквозистые крылья. Красивое лицо приблизилось к реверсу экрана. Глаза напоминали крупные черные жемчужины, ноздри тонкого носа еле заметно подрагивали. Елене казалось, что существо не только разглядывает, но и обнюхивает ее. Какое-то наваждение!..
Антонина отключила звук:
– Я показала вам результат, полученный мной из сложенных диаграмм.
Существо раздвинуло глубокую продольную морщину в середине безбрового лба, и в ней, как всунутый в щель леденец, замерцало прозрачно-зеленое око.
