– Надо ее все-таки хоть как-то предупредить, – предложила Варя.
– А она тогда подумает, что мы с тобой злые сплетницы, наговариваем на бедную старушку.
Мама была права. И вообще – от всего этого лучше было оставаться в стороне. Ведь любое вмешательство могло стать вторжением в судьбу семьи. Нельзя же уподобляться той, которая только и живет чужим горем и болью.
И все-таки однажды это случилось. Приблизительно так, как они с мамой и ожидали. Александра Васильевна втерлась в доверие к Ане. Она сменила тактику: на детей ее не орала, указаний не давала, не заставляла соблюдать чистоту на лестничной клетке. Она была в меру своих сил приветлива и по-старушечьи беспомощна. Аня закупала ей продукты, с готовностью помогала одинокому человеку при первой необходимости.
Но гадюка на то и гадюка, что удержаться от укуса не сможет, даже если и постарается какое-то время не выпускать жало.
В один вполне солнечный и ясный день Варе позвонила Анечка и неузнаваемым, глухим и дрожащим голосом спросила, нельзя ли им встретиться и поговорить.
– Конечно, – ответила Варя, догадавшись, что Сан Василь все-таки не удержалась и доложила соседке о похождениях ее мужа Миши.
Через двадцать минут она уже звонила в Анину дверь.
Анечка была дома одна. Заплаканная, бледная, неузнаваемая. Можно было не спрашивать ее о том, что случилось. Но Варя, конечно, спросила. Весь мир – театр. А у театра свои законы.
– Варечка! Варечка! – Аня собиралась с мыслями, чтобы начать рассказ.
Варя словно перенеслась в тот свой незабываемый, но погребенный памятью страшный день. Нет, подумала она, не дождется Сан Василь триумфа в этот раз. Не получит удовольствия. Не напитается чужим горем.
– Анечка, я, кажется, догадываюсь, что могло с вами случиться. Давно хотела вас предупредить, но неудобно было. Постеснялись мы с мамой, а зря. Речь ведь об Александре Васильевне пойдет? Правильно я понимаю?
– Да! – удивленно ответила соседка.
– Во-первых, для начала, еще до того, что я от вас услышу, должна предупредить, что ни одному ее слову верить нельзя. Она нас тут с самого начала терроризировала, жизнь отравляла. И о себе лично вам расскажу, чтобы вы поняли, с кем по соседству живете. Ну а сейчас – я вас слушаю.
В глазах Анечки появилась жизнь, словно огонек далекий зажегся во мгле.
– Как хорошо, Варя, что я догадалась вам позвонить! – воскликнула она. – Да, речь об Александре Васильевне. О ней. Мы с ней были в хороших отношениях. Помогали, чем могли. Старый же человек, как иначе? А сегодня она ко мне зашла – попросила окна пластиковые показать, хочет себе поставить, про фирму спрашивала. А потом уже на пороге и говорит: «Я бы, Анечка, на вашем месте не доверяла так слепо своему мужу. У вас такой прекрасный дом, дети. За мужем надо смотреть. Доверяй, но проверяй». Я думала, она просто так сболтнула. Махнула рукой, сказала, что Мишу со школьных времен знаю. Как же не доверять? А она мне говорит: «Учтите, все то время, что шел у вас тут ремонт, он приходил сюда с другой женщиной. За ручку. И все в подъезде думали, что эта женщина и есть его жена. Понимаете, что тут происходило, пока вы с детьми не въехали?» А я обомлела, сказать ничего не могу. Она так достоверно все описала. И по-доброму, с сочувствием. Я чуть в обморок перед ней не упала. Не помню даже, что она еще говорила. Ну, чтобы я какие-то факты сопоставила, и все такое. Ушла она, а я села, стала пытаться в фактах разобраться, и получается, что она-то права. Миша изменился! Он стал отчужденным. Мне иногда кажется, что он не любит меня совсем. И, наверное, все это правда. А вы говорите, ей верить нельзя. Скажите, Варечка, что мне думать?
– Думать то, что я вам только что сказала: не верьте ни одному ее слову!
– А вы? Вы видели Мишу тут с кем-то? – настойчиво спросила Анечка.
«Господи, прости меня, пожалуйста», – взмолилась Варя и уверенно произнесла:
– Я не раз, пока у вас ремонт шел, встречала вашего мужа, Аня. Но никогда – с женщиной! Он всегда был один!
Аня явно обрадовалась, но тут же снова сникла.
– Но вы же тут нечасто бываете! – вспомнила вдруг она.
– А мы сейчас маму мою позовем. И она вам скажет, кого она видела, а кого не видела, – уверенно заявила Варя.
Позвонили маме. Она немедленно спустилась.
– Ну что? За вас теперь гадина взялась? – спросила она безо всяких церемоний.
– Мам, подтверди Ане, что Миша ее ни с кем сюда не ходил, – попросила Варя.
– Сам с собой ходил, – твердо проговорила мама. – И никогда не слушайте чужих, которые смеют вам о близких что-то неблаговидное говорить. Не слушайте! А соседка ваша Варечке жизнь чуть не сломала, если хотите знать. Перед самой свадьбой. Никогда ее не прощу. Только потому вам и рассказываю, что сейчас она за вас взялась.
Мама вкратце рассказала о давно прошедшем событии.
Аня была потрясена и – счастлива. Жалела только о том, что ее не предупредили.
– А о чем было предупреждать? – спросила бдительная мама. – Откуда мы знали, с какого конца она к вам подступится? Я-то думала, она к детям цепляться начнет. Варе проходу не давала в свое время. А она, видите, хитрая стала. Кто ж знал, о чем предупреждать?
– Да, правда, – убедилась Анечка. – Но почему? Почему она так? Зачем?
– А не может она по-другому. Так устроена. У нее ж профессия – надзирательница женской тюрьмы! Она не выносит счастливых женщин. Рефлекс срабатывает, – повторила Варя объяснение, которое когда-то принесло ей понимание.
– Ох! – воскликнула Анечка. – Да! Теперь понимаю. Какая же она несчастная!
– Несчастная? – удивилась Варя. – Она – несчастная?
Ей не хотелось продолжать этот разговор. Приторными и неискренними показались ей слова Ани. Сан Васильна, как никто другой, умела делать несчастными окружающих. Это – факт. И результат как раз радовал ее. Она прямо расцветала после очередного скандала или подстроенной подлости. И ее еще жалеть? Да это святым надо быть. А как тут, в этом мире, станешь святой? Как с добром смотреть на того, кто душу твою растоптал, сердце разбил вдребезги?
Однако мысль о «несчастной» Сан Васильне не давала покоя, будоражила. Однажды Варя заговорила о ней со своим тогдашним другом. Веселый был человек. Жизнелюб. И богатый жизненный опыт у него имелся.
– Их нельзя обычными категориями мерить, – сказал тогда Василий. – Это особая порода. Я вот был как-то в Мордовии, там известные лагеря. И вот вокруг лагерей – поселения мирных жителей. И все эти жители знаешь, чем кормятся? Безработицы там нет. Так вот: они все работают на охране этих лагерей. Из поколения в поколение питаются человеческим горем. Ну, что там за люди и какое у них счастье, я даже не буду рассказывать. Ты бы себе такого счастья точно не пожелала. Но представь: в одной семье пришлось в гостях побывать. Отец семейства – один из начальников в ближайшей колонии. Дом – полная чаша, чистота, дисциплина. Выбегает малыш. Лет четырех. Крепкий такой, ладно сбитый. Знаешь, как щенки немецкой овчарки выглядят? Ножки прямые, сильные, взгляд исподлобья. Порода обязывает. Их на людей из поколения в поколение натаскивают. Ну и этот… детеныш человеческий. Четыре года, а предназначение свое знает, готов к нему. «Ты кем хочешь быть?» – спрашиваю. Мне по-настоящему интересно было, что ответит. Это ж обычно мама-папа к чему-то уже готовят. Тут про родителей можешь многое понять по тому, что ребенок скажет. «От’ядником!» – гордо отвечает. Смотри-ка! Еще буквы не все выговаривает, а уже мечта у него есть – других людей гнобить. И отец гордится: «У них весь детсад собирается отрядниками стать. А так и выходит: кто сам к восемнадцати не сядет, идет в отрядники, зэков охранять. Я сам с этого начинал!» Завидная доля, да? Всю жизнь за колючей проволокой провести. Добровольно себя в тюрягу заточить. Разница только в том, что вечером, если дежурства нет, идешь домой. А так – ритм жизни тот же, что и у зэков. Ты это назовешь счастьем?
