Наполеонов заметил, что кто-то заботливо укрыл его теплым пледом.
– Кто-нибудь есть в доме? – позвал он, поднимаясь с кресла и потягиваясь.
– Есть, – ответили ему. И тут Наполеонов заметил, что Мирослава и Морис, по-видимому, и не покидали библиотеки, просто устроились поудобнее с книгами и дали капитану выспаться.
– Чаю хочешь? – спросил Морис.
– Хочу, – откликнулся Шурочка, – а торт остался?
– Остался, – кивнул Миндаугас, – сейчас принесу.
– Один кусочек, – крикнула ему вдогонку Мирослава.
– Это еще почему?! – возмутился Шурочка.
– А то ты опять уснешь, – сказала Мирослава.
– Имею право. Работа у меня собачья…
– Имеешь, имеешь, – перебила Волгина, – но только после разговора.
– Ладно уж, не беспокойтесь, ваше величество, – съязвил Шура, – я выспался.
– Прекрасно, – парировала Мирослава, – а чтобы тебе не напрягаться, можешь именовать меня просто богиней.
Шура метнул на хозяйку дома красноречивый взгляд, но не сказал ни слова.
Морис прикатил столик с чаем, наполеоном для Шуры и фруктами для Мирославы и себя.
Дон в такой поздний час никогда не ел, поэтому он неодобрительно посмотрел на еду, лизнул пару раз свою лапу и снова закрыл глаза…
Мирослава подошла к камину и села рядом с котом.
Отблески пламени озарили ее лицо. В изгибе губ затаилась и растаяла улыбка неуловимая, непостижимая. Была она или нет на губах молодой женщины, могло знать только пламя, рассыпавшееся красными отблесками искр на черной шерсти кота.
– Между прочим, – недовольно пробубнил Шура, – уже первый час пошел.
– Ну и что? – невинно осведомилась Мирослава.
– Ничего! Все порядочные люди в это время спят.
– Увы, Шурочка, ты сыщик…
– Знаю, знаю, – ворчливо отозвался Наполеонов, и принялся за чай с тортом.
Морис взял со стола чашку чаю и подал ее Мирославе.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
– Ну, вы даете! – восхитился Шура.
– Не понимаю… – пожала плечами Мирослава, – как Софье Марковне – известнейшей пианистке, талантливейшему педагогу – удалось воспитать свое чадо подобным образом?!
– Меня уже в третий раз за короткое время упрекают в невоспитанности.
Мирослава фыркнула.
– У матушки просто не хватало на меня времени, – ответил Наполеонов и продолжил уплетать торт.
– О, кстати! – вспомнил он, – сегодня я у вас переночую.
– Мы догадались, – сказала Мирослава, – только не забудь позвонить матери.
– Не надо!
– То есть? Она же будет волноваться! При твоей-то работе!
– Сказал же, не надо! Она думает, что я в командировке.
– Некрасиво обманывать родителей, – заметил без тени улыбки Морис.
Шура метнул в него красноречивый взгляд, но от острот по поводу просвещенной Европы и маленькой, но гордой Литвы, удержался.
Вместо этого он повернулся к Мирославе:
– К матери приехала подруга. Близкая.
– Ну и?
– Она тетка, конечно, ничего, но болтушка страшная. Рта вообще не закрывает. У меня такое впечатление, что она даже во сне разговаривает.
Шурочка дурашливо всхлипнул:
– Пожалейте меня, ребята! Не могу я с этой бабой, извините, дамой, долго рядом находиться. У меня на нее аллергия. Заболею, в больницу слягу, кто будет тогда преступников ловить?
– Наполеонов, будет тебе лицедействовать, – сказала же тебе: живи, сколько хочешь. Дом большой, места много.
– А вот «сколько хочешь» – не говорили! – Шурочка весело потер одну ладонь о другую.
– Так, теперь сказали. Шура, давай перейдем к делу.
– Торт кончился? – огорчился Наполеонов и тут же спросил с надеждой, – а еще остался хоть маленький кусочек?
– На сегодня – все!
– Жестокая вы женщина, Мирослава Игоревна! Нет в вашей душе ни отклика, ни сочувствия бедному полицейскому.
– Морис! Стащи с него плед!
– Не подходи, викинг!
– Русы от пруссов – поморских литовских племен. В этом случае варягов связывают с поморскими славянами и литовцами, а не со скандинавами, – проговорил Морис.
– Чего? Чего?! – воскликнул Шура изумленно.
– Морис, наполеоновский мозг не создан для исторических экскурсов. Не нагружай его, – притворно вздохнула Мирослава.
Морис кивнул и направился к Шуре.
– Ишь, дылда двухметровая! Ему легко маленького полицейского обидеть! В гости позвали, а сами третируют. Дождетесь, позову Незовибатько, у него один кулак – как моя голова, да и ростом его Бог не обидел.
Морис быстрым движением сдернул с Шуры плед. Наполеонов вскочил с кресла и, подойдя к камину, сел на ковер.
– Я готов к разговору, – сказал он серьезно, – просто мне нужна была подготовка…
– Ты ведешь дело об убийстве Маревой Елены Константиновны?
– Предположим…
– Мне это известно доподлинно.
– Откуда? – вяло поинтересовался Шура.
– Свои источники.
– Могу попробовать их раскрыть. К вам обратился Замятин Владимир Львович?
Лицо Мирославы осталось непроницаемым.
– Сергей Иванович Фролов?
– Шура, не будем гадать. Лучше скажи, самоубийство исключено?
– Я уверен, что она была убита. К чему ей сводить счеты с жизнью накануне свадьбы? И этот экстравагантный способ! Она могла выпить таблетки у себя в комнате.
– Ты, конечно, установил, у кого в доме было снотворное?
– Хороший у вас источник информации, Мирослава Игоревна. Снотворным пользовалась только Замятина Марина Ивановна, жена хозяина дома. И хранилось лекарство в ее комнате, в ящике шкафа. Отпечатки только Марины Ивановны.
– Кто-то мог надеть перчатки и взять лекарство.
– Мог… – обронил Шура.
– Ящик закрывался на ключ?
– Нет. Марина Ивановна даже комнаты своей не закрывала.
– У тебя есть подозреваемые? – спросила задумчиво Мирослава.
– Все! – отрубил Шура.
– Интересно… Давай рассмотрим по порядку.
Шура кивнул.
– Например, чем тебе не угодил хозяин дома? Какие мотивы могут быть у Замятина Льва Наумовича?
– Невеста сына могла ему просто не понравиться.
– Это не повод для убийства.
