– Допустим, он предполагал, что Марева охотится за богатством дома Замятиных?
– У сына были свои деньги, и он мог ими распоряжаться, как ему захочется. Не думаю, что Льва Наумовича это могло волновать до такой степени.
– Пожалуй, да…
– Был ли мотив у Марины Ивановны?
– Замятина представила Фролова как своего брата, а Мареву – как невесту брата.
– Ну и что?..
– Фролов на первом же допросе признался, что все это игра. Фролов и Замятина были любовниками.
– И что с того?
– Ревность, моя дорогая! Ревность!
– Ты же сам сказал, что это была игра. Марева и Фролов только притворялись пылкими влюбленными.
– Может быть, слишком хорошо притворялись? – не сдавался Наполеонов. – Кто знает, возможно, они порой, мягко говоря, переигрывали и оказывались в более близких отношениях, чем представлялось Замятиной до поры до времени…
– Что ты хочешь этим сказать?
– Кто может дать гарантию, что однажды Марина Ивановна не застукала своего любовника в постели подруги?
Морис Миндаугас хранил молчание, внимательно слушая разговор двух детективов.
– Ты прав, – была вынуждена согласиться Волгина, – такой гарантии никто дать не может. Но моя интуиция…
– Вот только этого не надо! – взмахнул Шура руками.
– Хорошо. Допустим, ты прав, но пока Фролов и Марева были в глазах других женихом и невестой, ничего не происходило. А ведь именно в то время ревность могла мучить Марину. После же помолвки с Владимиром мотив отпадает.
– Замятина могла затаиться до поры, а потом отомстить!
– Глупо!
– Спасибо! Вы всегда найдете повод, чтобы обозвать человека дураком!
– Прости, Шура! Я не это имела в виду. Пойми, нелогично убивать после того, как любовник порывает даже игровые отношения с Маревой.
– А женщины – существа вообще нелогичные! – парировал Шура.
Не обратив на его реплику ни малейшего внимания, Мирослава продолжила.
– Замятина Владимира Львовича ты тоже подозреваешь?
– Да! Он мог узнать, что невеста проникла в их дом обманным путем.
– Ну и что?
– Как что? Ни о какой любви не было речи!
– Чушь!
– Я имею в виду со стороны Елены!
– Следовательно, ты считаешь, что со стороны Владимира любовь была?
– Несомненно, была.
– Тогда зачем же ему убивать ее? Он мог попробовать завоевать ее сердце в дальнейшем. Она же бросила ради него Фролова.
– А что, если Замятин знал, что Фролов и Марева притворялись?
– Откуда?
– Она могла сама сказать ему.
– Шурочка, ты плохо знаешь женщин.
– Он тоже мог застать свою невесту с Фроловым…
– Марева не могла быть настолько наивной, чтобы перед свадьбой позволять себе подобные вольности в доме будущего мужа.
– Может быть, это был порыв?!
– Чушь, Шурочка! Теперь рассмотрим, были ли причины у Фролова?
– Были!
– Какие?
– Он мог увлечься Маревой и в дальнейшем надеяться на брак с ней, и вдруг она бросает его ради Замятина.
– Нет, не похоже…
– Значит, все-таки вас нанял Фролов?
Мирослава покачала головой.
– Моя основная версия, – сказал Шура, – состоит в том, что Мареву убила Замятина.
– Из ревности?
– Не только. Марева могла шантажировать Замятину. А это уже серьезно.
– Возможно…
– Представляете, если Елена Константиновна сообщает мужу Марины Ивановны о том, что так называемый брат на самом деле – ее любовник?
– Тогда Маревой пришлось бы рассказать о своей неприглядной роли в этой истории.
– Да, но она могла бы это объяснить своей привязанностью к подруге…
– Которую решила теперь предать. Нет, Шурочка, если б Елена все рассказала Льву Наумовичу, ей бы уже не удалось жить припеваючи в доме Замятиных. Даже если бы она стала женой Владимира, в бочке меда осталась бы здоровенная ложка дегтя. Не пошла бы Марева на такой риск.
– Шура, а кому пришла в голову идея с пивом?
– В том-то и дело, что Маревой, но это – по словам Марины Ивановны.
Сама Волгина знала об этом тоже от Замятиной.
– Ваш источник, конечно, рассказал вам, что семейство хорошо погуляло? – спросил Шура.
Мирослава молча кивнула.
– И то, что потом все видели поднос с пивом на столике в спальне Марины Ивановны тоже?
– Да. И по всему выходит, что подсыпать лекарство мог любой. Теоретически.
– А практически?
– Практически это почти невозможно! Подумай сам – высыпать горсть таблеток на глазах стольких свидетелей! И чтобы никто ничего не заметил! Даже если уж предположить совсем невероятное – сговор всего семейства, то сама-то жертва должна была увидеть!
– И к чему мы пришли?
Морис подбросил в камин несколько яблоневых поленьев.
– Лекарство было в пиве до того, как его принесли в комнату к Марине, – уверенно проговорила Мирослава.
– А это значит, что Замятина лжет, – сказал Шура.
– Почему ты так уверен?
– Потому что мы уже исключили самоубийство. В таком случае пиво приготовила Замятина, а не Марева. Иное просто невозможно!
– Никто из свидетелей не видел, как Марева входила к Замятиной в комнату с подносом?
– Никто!
– А прислуга?
– Прислуга уже была отпущена.
– Шура! А что с отпечатками на бокалах?
– С отпечатками ерунда, – неохотно отозвался Наполеонов.
– Шура, не томи!
– И на том, и на другом бокале отпечатки пальцев обеих женщин.
– Странно.
– Вот, именно. С чего бы им меняться бокалами?
– Или перевернули поднос…
– Незаметно перевернуть поднос – возможно ли? – недоверчиво спросил Шура.
– Только во время всеобщей суматохи, когда мужчины пришли с шампанским.
– Все равно рискованно! И главное, зачем?
– Да, главное – зачем… Слушай, Шура, а в шкафчике отпечатки Марины Ивановны и внутри и снаружи?
– Нет, – неохотно призвался Наполеонов, – только снаружи.
– А внутри?
– Внутри вообще чисто! Тщательно вытерто.
