А они ведь всегда раньше целовались, вспомнил Бобров, стягивая с себя тяжелую кожаную куртку. Когда он уходил, целовались, и когда возвращался. И он уйти из дома не мог, пока Ритка не клюнет его в щеку сухими горячими губами. Топтаться мог на пороге минут десять, пока она, к примеру, зубы не почистит или волосы не уложит. Она в ванной феном жужжит, а он у двери стоит и ждет, когда жена выйдет и благословит его поцелуем на день грядущий.
И срабатывало ведь! Столько лет срабатывало! Поцелует, пожелает удачи, удача и не обегала его. Теперь вот что будет?
– Как ты, Коленька? – спросила жена ему в спину, потому что устала ждать, пока он повернется. – Ты в порядке?
Бобров замер и прислушался к себе. Ему показалось или ничего, кроме участия, в ее голосе не было? Ни глумливой радости, что ее взбесившийся на старости лет муж получит теперь по заслугам. Ни злорадства от того, что молодая соперница не получит его таким, каким он еще утром был, – сильным, уверенным и несгибаемым. И ненависти не было, хотя, казалось бы, должна быть, должна! Он же предал, он же едва не бросил их!
Так было участие или ему послышалось?
Бобров медленно повернулся, боясь поднимать на нее глаза.
– Коленька, милый мой, ну что случилось?!
И его жена, та самая, которую он едва не оставил – да и оставил бы, пожалуй, не случись этих бед, – вдруг кинулась ему на шею, обняла и принялась всхлипывать тоненько и горестно.
– Я никому не позволю тебя обидеть, родной мой! – шептала Ритка между всхлипываниями. – Что бы ни случилось… Что бы ни стряслось, я буду рядом! Я вытащу тебя из этого всего… Да не стой же ты истуканом, Коля!
– А как мне стоять? – удивленно отозвался Бобров.
Он все еще ничего не понимал: прощен он или нет, и если прощен, то за что? Осознает ли его обманутая жена всю степень его вины или только догадывается? Понимает ли, в какую дикую историю попал ее преуспевающий, удачливый, всеми уважаемый муж? И если ответ на все его вопросы – да, то почему она обнимает его в таком случае? Почему целует? С какой стати говорит такие теплые, добрые слова, от которых у него в носу даже защекотало?
– Рит, погоди. – Он оторвал ее руки и, не разуваясь, прошел в кухню.
Он все же решился открыться, врать и ей тоже и особенно теперь он не мог, не так уж давно стал он мерзавцем, чтобы успеть закостенеть, приловчиться и вжиться в эту самую мерзкую шкуру.
– Ну что ты, что? – Жена присела к столу напротив него, тут же завладела его руками, которые он уложил, будто школьник, и принялась нежно поглаживать подрагивающие пальцы. – Не надо так убиваться, милый! Все будет хорошо!
– Хорошо теперь уже ничего не будет, Рита, – вздохнул Бобров, с тоской вспомнив мультик, летел бы теперь и летел себе в лифте. – Ничего не будет хорошо!
– Да брось, Коля, брось! Из каких передряг люди выбираются, а эта!.. Подумаешь, в милиции соврал, желая алиби себе железное сотворить, и всех дел-то! С кем не бывает! – И она посмотрела на него так, как в юности на него смотрела – приветливо и с нежностью, он уж и позабыл, что она смотреть так может. – Тебе просто надо взять себя в руки и…
– А ты хотя бы знаешь, что произошло на самом деле, Рита?
Начал Бобров осторожно, потому что в телефонном разговоре никаких подробностей сказать ей не успел. Говорила в основном Ритка, жестко говорила. До приема валидола даже довести его сумела.
– У тебя какое-то ЧП на работе, так? – Она все еще не отнимала своих рук от его, хотя поглаживания прекратились, и видно было, что жена отрезвляюще насторожилась.
– Приблизительно.
– И что случилось?
Она повела уголками губ, желая улыбнуться, но вышло некрасиво. Очарование первых минут встречи с женой было потеряно, и Бобров снова затосковал.
Что-то, видимо, у них действительно было не так, раз он решился на то, чтобы развестись с ней. Не простая же блажь в голову ему ударила. И не просто так Виктория…
– Убили Ивана Чаусова, – оборвав мысли на самом главном, обронил Бобров, потихоньку вытягивая ладони из пальцев жены. – Вывезли Ивана за город в багажнике его же машины, облили машину какой-то дрянью, может, бензином, не знаю подробностей, и подожгли.
– Да? Жаль… – промямлила Ритка сухо и опустила вдруг глаза.
А что, ей надо было комедию перед ним ломать? В истерике забиться? Да, жалко Ивана, неплохой парень, жить бы ему и жить, но и только! К тому же знала она про его гибель. Сразу после звонка мужа она в отдел кадров его фирмы позвонила и узнала подробности, поведанные ей трагическим шепотом. Она ведь жена босса, кто посмеет утаить от нее информацию.
Ну, узнала и узнала про Чаусова и Колю ждала с нетерпением, чтобы утешить, подставить ему свое надежное крепкое плечо.
И плечо подставила, и слова нужные нашла. Видела же, что растроган он встречей такой, до глубины души растроган. Он всегда был очень сентиментальным, взрослый ее муж. А теперь вот правды она от него ждала. Настоящей правды, а не той, которой он милицию потчевал. А правдой Коля, судя по всему, делиться с ней побаивался. Разве не видно? Мнется, сидит, глаза прячет, руки и те убрал со стола. Вопрос, почему: неприятны ее прикосновения или стыдится, что недостоин он их? В любом случае во всей этой истории без женщины не обошлось.
Вспомнив об утренних пассажах любимого, Рита протяжно и горестно вздохнула. Теперь от ее воли и выдержки многое зависит, если не все. Будет умницей – сохранит семью, мужчину в своей постели и все то, что к этому мужчине прилагалось.
Пойдет на поводу глупой бабьей ревности, которая ей сегодня всю душу избороздила в кровь отвратительной подлой лапой, – потеряет все. А терять Рита ничего и никого не хотела, включая и того бесхребетного массажиста, с которым виделась дважды в неделю. И не потому, что вялотекущий роман с ним то затухал, то снова набирал обороты, но так и не достиг до сих пор того апогея, которого она так жаждала. А потому, что массажистом он был первоклассным, и денег стоили его сеансы немалых.
Ревновать мужа ей было не позволено ее жесткими и строгими рамками, в которые она раз и навсегда загнала свое семейное счастье. Ей надлежало выслушать, понять (!), принять решение, которое устроило бы их обоих, и… и, конечно же, простить, жалеючи. Но ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы за жалостью этой самой ее Коленька пополз туда…
– И мне кажется… – продолжил Бобров после длительной паузы, – что в его убийстве хотят обвинить меня.
– Да?! – Рита округлила глаза от неожиданности.
Это был удар ниже пояса. К этому она была не готова. И выдержка едва ей не изменила, и она еле удержалась, чтобы не заголосить.
– Напрямую мне никто пока не говорит об этом, – промямлил Бобров, с грохотом установил на стол локоток и водрузил массивный подбородок на крепко сжатый кулак. – Но это сегодня, а вот завтра… Когда установят, что я соврал…
