Хабара назвал эту женщину Шахразадой. При ней он это имя не произносил, но в своем дневничке, который вел изо дня в день, после ее посещений делал пометку: «Шахразада». И вкратце – чтобы никто, в чьих руках вдруг окажется дневник, не понял смысла – записывал суть ее истории, поведанной ночью.
Хабара не знал, быль ее истории или сплошной вымысел, или они выдуманы частично, а все остальное – чистая правда. Явь и грезы, меткие наблюдения и домысел – все хаотически смешивалось в них, стирались всякие границы. Поэтому Хабара просто и наивно слушал ее истории, не задумываясь, стоит верить своим ушам или нет. В конце концов, какая ему разница, говорит она правду, лукавит или несет откровенную чушь.
Так или иначе, своим мастерством рассказчицы Шахразада могла взять слушателя за душу. Она умела говорить на любую тему, и в ее устах любая история приобретала особый оттенок. Все было идеально: интонация, паузы, развитие сюжета. Пробудив интерес, она, умышленно поддразнивая слушателя, заставляла его обдумывать услышанное, строить догадки, и только затем, улучив момент, давала то, что он желал получить.
На удивление действенно – пусть и на время – заставляла она слушателя позабыть об окружающей реальности. Начисто, будто влажной тряпкой со школьной доски, стирала обрывки цепляющихся за память неприятных воспоминаний, заботы, о которых хотелось позабыть. «Мне что, этого мало? – думал Хабара. – И разве не это нужно мне теперь больше всего?»
Шахразаде исполнилось тридцать пять. Она была на четыре года старше Хабары, по сути – домохозяйка, но с дипломом медсестры: иногда при необходимости ее вызывали на работу. У нее было двое детей, учились в младших классах. Муж работал в какой-то обычной компании. Их дом находился в двадцати минутах езды на машине. По меньшей мере, так объяснила сама Шахразада. Вот и (почти) все, что известно о ней. Проверить ее слова Хабара, конечно, не мог. Хотя не видел даже причины для сомнений. Имени своего она не назвала, лишь уклончиво сказала: «Зачем тебе знать, как меня зовут?» И была права. Для него она была Шахразадой, и это его вполне устраивало. Женщина, в свою очередь, ни разу не назвала Хабару по имени, хотя знала его наверняка, но старательно уклонялась, чтобы не произносить, – словно боялась совершить неверный поступок, способный навлечь беду.
Облик Шахразады ничем не напоминал Хабаре дочь визиря из «Тысячи и одной ночи», как он ни старался. Все тело провинциальной домохозяйки было в жировых складках (будто щели шпателем замазали) – молодость этой женщины необратимо осталась в прошлом. Слегка отвис подбородок, уголки глаз испещрены усталыми морщинками. Прическа, одежда, макияж – все это выглядело старательным, но особого восхищения не вызывало. Лицо вполне приятное, однако без изюминки и могло показаться невыразительным. Оказавшись с нею в одном лифте, встретившись где-нибудь, многие даже не остановили бы на ней взгляд. Хотя кто знает, может, лет десять назад она была симпатичной, бойкой девушкой. И кто знает, сколько парней оборачивалось ей вслед. Но даже если и так, те времена давно позади: занавес ее молодости уже опущен, и подняться вновь ему вряд ли суждено.
Шахразада посещала «жилище» Хабары дважды в неделю. Дни недели никто не определял, но на выходных она, как правило, не появлялась – вероятно, проводила время с семьей. За час до прихода непременно звонила и что-то покупала в ближнем супермаркете. Ездила она на голубой малолитражке «Мазда» старой модели, с вмятинами на заднем бампере и затертыми до черноты колпаками. Она ставила машину на парковку при «жилище», открывала крышку багажника и доставала оттуда пакеты. Не выпуская их из рук, нажимала кнопку дверного звонка. Хабара, глядя в глазок, проверял, кто пришел, поворачивал ручку замка, снимал цепочку и отворял дверь. Женщина сразу шла на кухню, разбирала и укладывала в холодильник принесенные продукты. После составляла список покупок на следующий раз. Было заметно, что она опытная домохозяйка – выполняет работу споро, без лишних движений. Пока занималась делами – почти не говорила, и лицо у нее оставалось сосредоточенным.
Но едва она заканчивала с делами, они оба, словно сговорившись, переходили в спальню, будто их несло туда невидимым течением. Шахразада молча и быстро раздевалась и ложилась к Хабаре в постель. Там они, не тратя лишних слов и словно бы следуя установленному порядку, как будто помогая друг другу справиться с поставленной задачей, совокуплялись. Если у нее были месячные, она действовала рукой. Приятные, хотя и отчасти шаблонные движения руки напоминали Хабаре, что у нее диплом медсестры.
После соития они беседовали, не вставая с постели. Хотя говорила, по большей части, она. Хабара только успевал к месту поддакивать да изредка задавал короткие вопросы. Стоило стрелкам часов перевалить половину пятого, Шахразада обрывала рассказ в любом – и, как назло, часто самом захватывающем – месте, вставала с кровати, одевалась, подобрав разбросанную по полу одежду, и под предлогом того, что должна успеть приготовить ужин, уходила. Хабара провожал ее до порога, закрывал двери на цепочку и в просвет меж занавесок смотрел, как удаляется ее грязная голубая малолитражка. В шесть вечера доставал из холодильника продукты, готовил себе скромный ужин и в одиночестве ел. Какое-то время он работал поваром, поэтому приготовить еду не составляло ему труда. За ужином пил «Перье» (алкоголь он не употреблял вовсе), затем за чашкой кофе ставил видео или читал книги (выбирая, как правило, такие, что можно неспешно перечитывать по многу раз). Больше заняться ему было нечем. Позвонить некому. Компьютера нет – в Интернет не зайдешь. Газет он не выписывал. Телевизор не смотрел (и на то была своя причина). Разумеется, и на улицу выходить он не мог. Если Шахразада почему-то не сможет впредь его навещать, прервется связь с внешним миром и он буквально останется один на далеком островке суши.
Однако такая вероятность его нисколько не смущала. Хабара считал, что должен разрубить этот узел своими силами. «Да, задача не из легких, но я постараюсь справиться. Я ведь не в одиночестве на изолированном острове. Я сам – изолированный остров». К одиночеству ему не привыкать. И нервы бы не сдали, останься он один как перст. Смущало лишь то, что в таком случае он не сможет больше разговаривать в постели с Шахразадой и, если совсем начистоту, не узнает, что было дальше в ее истории.
Освоившись в «жилище», Хабара начал отращивать бороду. Это с его весьма густой щетиной оказалось несложно. Разумеется, ему захотелось сменить имидж, но не только. Главная причина заключалась в том, что ему нечем было заняться. Когда есть борода, можно в любое время массировать подбородок снизу вверх или наслаждаться прикосновением собственной руки, поглаживая себе усы. Также можно было попросту убивать время, постригая и подбривая бороду. Прежде он не обращал внимания, но, отращивая бороду, он на удивление забывал о скуке.
– В прошлой жизни я была миногой, – в какой-то из дней заявила в постели Шахразада. Весьма обыденно, словно сообщила, что Северный полюс находится где-то далеко на севере.
Хабара совершенно не знал, что это за существо и как оно выглядит. Поэтому ничего не ответил.
– Знаешь, как минога поедает горбушу? – спросила она.
