Она ко всему этому теперь готова. И она не станет это просто терпеть или исключать как раздражающий фактор, она станет со всем этим жить, во всем этом находить наслаждение.
Потому что только это и было самой настоящей жизнью, только это – чья-то еще жизнь рядом…
За окном вдруг поднялся сильный ветер. Он принялся с невероятной силой трепать перепончатые кленовые листья, будто намеревался выслужиться перед ускользающей осенью за прежнее бездействие. Будто боялся остаться без ее рекомендаций перед грядущей белоснежной суровницей. А ну как неспособным сочтут его, а ну как оставят его не у дел. Спишет все на глобальное потепление небесная канцелярия и заставит дремать до весны, до гремящих вод, которым без него уж точно никак не обойтись. Вот и приходилось бороться со старым кряжистым упрямцем, вцепившимся в свои пурпурные лацканы.
Марианна склонила голову набок, внимательно наблюдая за листьями. И даже загадала про себя: если сорвется с дерева хоть один лист, она умрет в этой квартире. Если нет, то она станет жить еще.
Досмотреть финал этой неравной схватки ей не удалось. В дверном замке противно заворочалось, следом раздался выученный до последней октавы скрип открываемой двери. Потом щелчок – дверь вернулась на место, снова замочный лязг и…
Потом мог раздаться топот сразу двух пар ног. Либо цоканье высоких каблуков. Эта женщина предпочитала высокие каблуки при любой погоде и при любых обстоятельствах. Либо шарканье мужских ботинок сорок третьего размера по старым стершимся половицам.
Размер откуда знает? Так великолепно рассмотреть смогла, когда эта нога, обутая в тот самый сорок третий, нависала для устрашения над ее головой.
Кто же решил покормить ее сегодня? Если придут вдвоем, станут бить. Так бывало всегда. Если поодиночке, то либо станут словесно издеваться – это она так делала, – либо станут сетовать на судьбу, преподнесшую такой сюрприз, попахивающий уголовкой, – это если он один придет.
Итак, кто?
– Не сдохла еще? – Из дверного проема на нее глянула пара дерзких надменных глаз. – Ну, ну! Сопротивляться решила? Толку-то! Я вот тебя кормить больше не стану, так и сдохнешь.
Есть Марианна не особенно хотела. За время, проведенное в заточении, чувство голода притупилось так же, как и чувство страха, и боль. Пить хотелось нещадно, это да. И еще в ванную залезть, полную плотной пахучей пены, и лежать потом в обжигающей воде, нежа исстрадавшееся тело. Душу-то ей теперь никогда не исцелить.
– Что?! – изменяя своим привычкам, женщина вцепилась ей в волосы и больно потянула. – Что смотришь на меня своими змеиными глазенками, а?! Сказать что-то хочешь?!
Марианна быстро закивала, хотя с чужими пальцами в собственных волосах говорить ей было очень сложно и больно.
Женская холеная рука с длинными ногтями вцепилась в край липкой ленты и с явным удовольствием с силой дернула.
Марианна тут же почувствовала во рту солоноватый привкус. Все ясно, лопнула начавшая подживать рана на губе. Это ее злыдня каблуком своим поранила, когда бесилась несколько дней назад.
– Чего надо, говори? Жрать не дам, я уже сказала!
Все же ударила по щеке, гадина, не удержалась. А еще ее – Марианну – монстром все считали. Попались бы в руки этому чудовищу, сравнили бы. Ее бы тогда точно избавлением от адских мук сочли.
– Пить дай, – просипела она и почувствовала, как кровь заструилась по подбородку. – И в туалет хочу!
– Гадь здесь! – фыркнула та ей в лицо. – Ты же гадина! Господи, ну за что мне все это, а?! За что мне такое наказание?!
Она отошла от нее к окну, загораживая собой старый клен. А жаль, кажется, схватка за стеклом достигла своего апогея. Кто – кого?..
– Вот скажи, – вдруг встрепенулась женщина, задумчиво ее разглядывающая. – Зачем ты мне?
– Не знаю, – мотнула головой Марианна, молчать было нельзя, ее молчание бесило, вызывало новый приступ гнева и обычно кончалось побоями.
– Вот! – указательный палец заплясал перед ее лицом. – И я о том же! Зачем ты мне?! Ты мне не нужна! Ты же никому теперь не нужна! И… И от тебя пора избавляться. Ты что, стонала сегодня ночью, да?! Признавайся, гадина, ты стонала?!
– Я? – Марианна удивилась и снова замотала головой. – Я не знаю. Может, во сне. Наяву не помню, чтобы это было. Почему я должна стонать?
– Я не знаю! Но соседка снизу утверждает, что в этой квартире кто-то ночами стонет. Ты… – Она снова пошла на нее медленно и твердо. Точно снова бить станет. – Ты нарочно это делаешь, да? Нарочно, чтобы привлечь к себе внимание, да?
– Клянусь, я не делала этого нарочно! – еле выдавила Марианна, получив носком острой туфли в живот. – Я не знаю… Не помню… Наверное, во сне, руки затекли. Вот и…
– Вот и! – передразнила ее женщина и задумалась на минуту. – Могла, конечно, и во сне стонать, тут не поспоришь. Поэтому… Поэтому… Поэтому я ему и говорю, что тебя пора отсюда убирать. Пока ты… Господи, вот что мне с тобой, дрянь такая, делать?! Что?!
– Отпусти, – кротко попросила Марианна, заранее зная, что не отпустит.
– Отпустить?! Ты че, дура совсем, да?! – Женщина издевательски расхохоталась. – Я же не самоубийца!
– А при чем тут это?
– Ты же сразу нас всех в тюрьму упечешь! Хоть и улик никаких у тебя не будет, фактов там всяких, но все равно нам сидеть.
– Клянусь! Нет! – выпалила с чувством Марианна.
Глупо было, конечно, надеяться, но она все равно надеялась. Даже у таких отъявленных отморозков, как эти двое, где-то на самом дне их подлых душ должно быть припрятано до случая сострадание. Может, это как раз тот самый случай, а?
– Не тот это случай! – лицо женщины неприятно скривилось, когда Марианне удалось договорить до конца. – Я быстрее бродячую кошку пожалею, чем тебя. Ты же чудовище, Марианна Степановна! Ты ужасное чудовище!
– Я дам денег!
– Засунь свои деньги знаешь куда?! – заорала женщина и снова ударила ее по щеке. – И вообще, если хочешь пить, то лучше заткнись! Я думать стану…
Марианна не выдержала и заплакала, поняв, что ее не пожалеют. Тысячу раз обещала себе, когда оставалась одна в этой квартире, что не станет больше плакать. И вот снова не выдержала.
Как, однако, слаба она стала, как беспомощна и немощна. Все же не права она была, думая, что сначала тело ее сломили, а потом уже пал дух. Все было не так, и она теперь это поняла.
Надо же, каким прозрением полон каждый ее тюремный день! Кто бы мог подумать, что стольким прописным истинам обучат ее здесь за такое небольшое, в сущности, время…
Так вот, тело-то ее все бы выдержало, если бы не был подточен ее дух. А подточен он был еще до заточения в эту квартиру. Да, это именно так!
Начал Ярослав, продолжила Тамара, добила ее дочь. А этим двоим и особых усилий прилагать не нужно, она уже наполовину мертва…
