Господь услышал молитву купца, и повар не почувствовал специфического запаха устриц, а управляющий окончательно расплатился с ним за вовремя доставленный товар.
1
Калуга, 1832 год
Дуэль поручика Корнеева с прапорщиком Ярцевым, к счастью, не закончилась смертельным исходом: так, всего лишь, ранение шпагой в правое плечо. Но последствия для поручика, вышедшего из дуэли победителем, а надо сказать, он был отменным фехтовальщиком, оказались весьма печальными.
Корнеева отчислили из лейб-гвардии Семеновского полка, где служил он уже несколько лет, направив за проступок в Семнадцатый гусарский полк, что расквартировался недалеко от Калуги, в небольшом селении Красное Городище. Словом, сущая глухомань, и как вскоре выяснил Корнеев, таковых, как он, в полку было предостаточно.
Успокаивало лишь одно, что все могло быть гораздо хуже, но как говорится: как сложилось, так сложилось — на все воля Господа и военного начальства. Поручик принял перевод в калужскую глушь мужественно, постеснявшись обращаться за помощью к своему всесильному дядюшке, имеющему немалые связи в Санкт-Петербурге.
Через три месяца поручик Константин Корнеев свыкся с провинциальной жизнью. Правда, шампанского было меньше и отнюдь не французского производства, а калужского, и разливалось на заводе некоего местного графа. Оно было недурным и даже приличным, а уж наш герой знал толк в игристом напитке.
Вскоре Константин заметил, что и женщины Калужской губернии милы и привлекательны, правда, дуры дурами, но что поделать — не Москва и не Санкт-Петербург. Впрочем, глупых барышень и в столицах хватало сполна.
Так что поручик Корнеев расправил, как говорится, «грудь колесом» и получал удовольствия от жизни.
* * *
Дисциплина в гусарском полку явно хромала. Полковой командир был откровенно ленив и всячески пренебрегал своими профессиональными обязанностями, проводя время за карточной игрой или в заведении мадам Жужу, Венеры калужского масштаба.
Мадам Жужу, по паспорту Евдокия Жукова, — собственно, оттуда и Жужу, — вот уже пять лет содержала в Калуге небольшое заведение, особо почитаемое всем гусарским полком.
Молодые повесы, томимые скукой и бездельем — в 1832 году никаких боевых действий для полка, слава Богу, не предвиделось, — прожигали свою молодость в объятиях девочек мадам Жужу и исправно оставляли ассигнации за карточным столом.
Однажды Константин Корнеев и его несколько полковых друзей верхом возвращались из заведения. Они неспешно двигались по центральной улице, расточая пламенные взоры на местных барышень. Те же в свою очередь строили гусарам «глазки». По калужской статистике, каждая вторая барышня города на выданье, просто мечтала выйти замуж за красавца гусара.
Итак, гусары, удовлетворенные сполна в заведении Евдокии Жуковой, пребывали в дивном настроении, отчего все им казалось сплошным «шарман».
Мимо проезжала пролетка с откинутым верхом. В ней сидела миловидная барышня, одетая по последней весенней столичной моде: платье из тонкой шерсти дивного терракотового цвета, коричневую накидку, отделанную тесьмой в тон платья, и широкополую шляпку, дабы защитить лицо прелестницы от яркого весеннего солнца, а весна в этом году, надо сказать, выдалась ранней и не в меру теплой.
Поручик Корнеев взглянул на барышню и… обомлел: до чего же хороша!
Пролетка проследовала далее, а гусары не преминули задеть сотоварища:
— Что, поручик, хороша девица?
— Да, просто прелестна. И в столице такую красавицу не сыщешь! — восторженно воскликнул Корнеев.
Гусары дружно рассмеялись.
— Поручик, вы, право уж, отвыкли от столичной жизни, коли в любой смазливой барышне видите красавицу!
— Но позвольте заметить, сударь, — высказался один из гусаров, — сия девушка — явно из приличной семьи, возможно даже, дворянка. И, увы, вряд ли окажет услуги, которые мы привыкли получать у мадам Жужу.
Корнеев промолчал, так как был вполне согласен со своим однополчанином: на такой девушке можно только жениться, но…
* * *
С того самого дня, как поручик Корнеев увидел «барышню из приличной семьи в широкополой шляпке», он потерял покой. Ему было неловко сознаваться друзьям, что незнакомка поразила его воображение — непременно засмеют и обвинят в излишнем романтизме. Как говорил один из гусаров: мон шер, это же — сплошная «байровщина»
note 2!
Постепенно поручик Корнеев поскучнел и всю середину апреля провел в тоске и ожидании грядущего чуда. И как ни странно, оно свершилось…
В один из погожих апрельских дней, когда солнце палило, как в июле, поручик Корнеев, решив скоротать свободное время, а надо сказать, при отсутствии должной дисциплины такового было слишком много, совершал конный променаж по Калуге.
Его привлекла внимание барышня — уж больно она напомнила ту незнакомку, — которая была поглощена платьем, выставленным на витрине модного магазина. Над изысканным туалетом красовалась табличка: последний фасон из Парижа…
«Да уж, — подумал поручик, — и откуда здесь могут быть наряды из Франции? Наверняка пошиты в местной портняжной мастерской…»
Неожиданно его размышления по поводу несоответствия таблички и наряда были прерваны. К барышне подошла то ли горничная, тот ли компаньонка, и до Корнеева донеслось имя предмета его мечтаний: Наталья Дмитриевна…
Гусар был просто уверен: перед ним девушка, сразившая его своей красотой, теперь ему известно и ее имя. Но что это даст? Поручик не знал…
Наталья Дмитриевна вошла в модный магазин. Корнеев спешился с лошади и, направившись к торговке цветами, купил огромный букет роз, выращенных, видимо, в это время года в оранжерее. Торговка удивилась:
— Сударь, вы на свадьбу собираетесь?
Корнеев растерялся: правда, а на что он рассчитывает? Он и сам не знал, решив действовать с Натальей Дмитриевной по-военному, как при взятии крепости. Чай, не выдержит напора и уступит… А может, и нет… В общем, как Бог даст.
Поручик ожидал предмет своих воздыханий недолго, вскоре Наталья Дмитриевна вышла из дверей магазина, ее компаньонка несла шляпную коробку. Корнеев понял: вот он, тот момент, когда надо действовать!
Он бросился к Наталье Дмитриевне и, встав на колени, театральным жестом протянул ей цветы, в душе ужасаясь свершаемому поступку, готовясь к тому, что «дама его сердца» возмутится или того хуже — начнет звать городничего на помощь. Правда, здешний городничий вяло реагировал на выходки гусаров, уж слишком они утомили почтенного служителя порядка.
Наталья Дмитриевна округлила глаза и откровенно растерялась, не зная, как реагировать на столь дерзкую выходку, причем на глазах калужан. Публика, завидевшая сию сцену, замерла, желая увидеть последующую развязку. И она не преминула последовать.
