Недавно граф Астафьев овдовел, детей ему с женой, увы, Бог не дал. И заела Павла Юрьевича тоска, да такая, что потянуло его прочь от блистательной жизни Санкт-Петербурга, подальше, куда-нибудь в провинцию, где люди были добры, открыты и простодушны — не чета сливкам столичного общества.
И как раз подвернулось графу поместье разорившегося князя Хлынского, что под Калугой и всего в пяти верстах от Погремцовки. Граф Астафьев тотчас же выкупил закладные у банка, что продавал поместье, оформил купчую — все честь по чести и переименовал с высшего дозволения Хлынское в Астафьево, негоже жить в имении, носившем фамилию прежнего хозяина.
Судя по документам бывшее Хлынское было хозяйством хоть и запущенным, но все же насчитывало пятьсот крестьянских душ, да и находилось рядом со старинным другом, что особенно устраивало нового хозяина.
* * *
Граф Астафьев, тотчас по приезде в имение, направился в Погремцовку, дабы обнять Дмитрия Федоровича. Встреча боевых товарищей произошла трогательно. Они обнялись без излишних слов и, взглянув на почтенные седины друг друга, прослезились — столько лет прошло, почитай, двадцать.
Мария Ивановна сердечно встретила нового соседа, почтенного графа, да еще и в генеральском чине, и зародился у родительницы в голове некий план…
— Позвольте представить, ваше сиятельство, мою дочь, Наталью Дмитриевну. Она желает познакомиться с вами, письмо наделало прямо-таки переполох в нашем семействе. Все хотят узреть бравого генерала.
Граф Астафьев рассмеялся.
— Помилуйте, Дмитрий Федорович. Уж мне почти шестьдесят: какой уж я бравый? И седой весь, и вдовец…
Граф, конечно, был в почтенном возрасте, но сохранил военную выправку, не растолстел за годы столичной жизни, а седина придавала ему лишь благородство.
— Ах, ваше сиятельство, Павел Юрьевич! — воскликнула госпожа Погремцова. — Неужели вы не удостоите нас чести и не познакомитесь с Наташенькой? Ей уже девятнадцатый год минул, она у нас на выданье…
Мария Ивановна многозначительно посмотрела на мужа, понимая, что она прочла его тайные мысли.
— Да, да! Ваше сиятельство! Поверьте, и умна, и образованна, и хороша…
— Дорогой друг, я вовсе не против знакомства с вашей дочерью, просто я в последнее время неловко себя чувствую в обществе молодых девиц, особенно после смерти супруги.
— Отчего же, позвольте полюбопытствовать? — заинтересовалась Мария Ивановна.
Граф несколько смутился.
— Без жены я уже, почитай, второй год живу вдовцом… А девушки молодые… Словом, как бы это сказать… Они вводят меня в волнение.
— Павел Юрьевич! Так это и прекрасно, значит, не потеряли вы интерес к жизни! — воскликнул Погремцов.
— Право, не знаю, дорогой друг. С одной стороны, вроде бы и не утратил, с другой — тоска смертная, хоть на крепостной женись…
Супруги Погремцовы переглянулись: вот он — потенциальный жених для Наташеньки. Подумаешь, старше на сорок лет, зато богат, благороден, со столичными связями, да и внуков еще успеет родить, там, как Бог даст. В конце концов, будет лет через десять Наташенька графиней и почтенной вдовой со связями. Просто шарман!
В гостиную, со второго этажа из спальни, спустилась Наталья Дмитриевна.
Она подошла к графу, слегка покраснев, как и полагается порядочной девушке в ее возрасте, и, протянув руку для поцелуя, вымолвила ангельским голосом:
— Ах, ваше сиятельство, папенька так много о вас рассказывал…
— Рад познакомиться с вами, Наталья Дмитриевна. — Граф приложился к ручке юной прелестницы и в душе его зародились неоднозначные чувства.
* * *
Глаша, горничная и компаньонка Натальи Дмитриевны, исправно исполняла роль почтового «голубя», поддерживая любовную переписку между молодой барыней и поручиком Константином Корнеевым.
Прошла почти неделя после встречи гусара и девушки около модного магазина, когда он лично пожаловал в Погремцовку, безусловно соблюдая массу предосторожностей, и передал Глаше записку, не забыв наградить ее за услуги полтинником.
Первое письмо Корнеева было сдержанным и не выходило за рамки дозволенного.
«Дорогая Наталья Дмитриевна!
Еще недавно я совершил дерзость в присутствии почти всей Калуги, сегодня же совершаю очередную, написав вам это письмо. Почти неделя минула с тех пор, как мы расстались на глазах изумленной публики, которая явно симпатизировала нам.
Не сочтите за неслыханную дерзость: я хочу видеть вас! Если вы совершаете прогулки на лошади в своих угодьях, дайте мне знать, и мы сможем вместе насладиться прелестями природы. Обещаю вам вести себя достойно и быть вашим рыцарем.
Константин Корнеев».
Наташенька несколько растерялась, но перед глазами всплыл образ красавца-поручика, и она, повинуясь сердцу, а не разуму, написала ответ.
«Сударь!
Я буду прогуливаться завтра вдоль просеки после полудня. Если вы захотите написать мне, то на дороге, ведущей к имению, стоит старый раскидистый дуб с дуплом, мимо него нельзя проехать, не заметив. Сие место будет нашим тайным почтовым ящиком».
* * *
На следующий день, облачившись в изумрудного цвета амазонку и шляпку, отделанную белым страусиным пером и прозрачным шелковым шарфом, юная прелестница приказала приготовить для прогулки свою любимую лошадь Арабеллу.
Константин пребывал в нетерпении, отчего не мог стоять на месте, его лошадь, чувствуя возбуждение хозяина, переминалась с ноги на ногу, раздувая ноздри, беспрестанно мотая головой и фыркая.
Наконец появилась Наталья Дмитриевна на своей обожаемой Арабелле, кобыле белой масти.
Поручик почувствовал, как кровь приливает к голове: эта провинциальная девушка, бесспорно, волновала его, причем сильнее дозволенного.
— Сударыня, я так счастлив, что вы приехали. Как самочувствие ваших родителей? — из вежливости и для поддержания разговора спросил гусар.
— Благодарю, все хорошо. Папенька с маменькой уехали в гости в Хлынское.
Константину ничего не говорило название поместья — Хлынское, и он не стал расспрашивать девушку далее, да и потом это было бы бестактностью.
Юная амазонка и ее рыцарь направили лошадей по лесной дороге, Наташенька обещала показать своему спутнику красоту здешних мест. И они, увлеченные беседой, предавались созерцанию окрестностей почти три часа подряд.
* * *
Супруги Погремцовы все чаще посещали Астафьево-Хлынское, граф также не отставал и при каждой возможности приезжал в гости, наслаждаясь обществом Натальи Дмитриевны.
Надо сказать, что Наташенька, как барышня благовоспитанная и образованная, неплохо музицировала на фортепиано и пела, чем доставляла удовольствие не только родителям, но и богатому соседу.
