«Ха! Что мне твои пули. Иди ко мне, сынок!»
И все же я не думаю, что старуху приводит в действие некая технология.
Ненависть, вот что ею движет.
Я отступаю. Она наступает. Я задеваю пяткой кипу бумаг и с грохотом падаю на пол. Старуха скребет когтями по моему ботинку. Я держу пистолет. Наконец-то мои руки в крови.
Спина старухи изгибается, как у потягивающейся на подоконнике кошки. Рот открывается, но не издает ни звука. Крови много, а звука нет. Старуха бросается в последнюю атаку, таранит лбом ствол пистолета, и я нажимаю на курок.
20
Я подбираю с пола винтовку – плевать на пистолет – и выбегаю из комнаты. Коридор, лестница, вестибюль банка, улица. Снова в кафе. Заползаю за стойку.
«Только попробуй умереть, ушастый сукин сын».
Дамбо жив. Пульс нитевидный, дыхание неглубокое, кожа серая, но он жив.
Что теперь?
Возвращаться в конспиративный дом? Самый безопасный вариант. Минимум риска. Именно это посоветовала бы Рингер, а Рингер – эксперт по риску. Я не знаю, что найду в пещерах – при условии, конечно, что мы до них доберемся. Впереди еще один глушитель. Скорее всего, Рингер и Чашка уже мертвы. Тогда я не только пойду навстречу собственной смерти, но и обреку на нее Дамбо.
Правда, я могу оставить его в кафе и забрать на обратном пути. Если сумею вернуться. Так лучше и для него, и для меня. А сейчас Дамбо – обуза и помеха.
Значит, я его оставлю.
«Эй, Дамбо, я знаю, что ты прикрыл меня от пули и все такое, но теперь, приятель, ты сам по себе. А я сваливаю».
Ведь именно так поступает Бен Пэриш?
«Проклятье, Зомби, решай уже. Дамбо знал, что идти с тобой рискованно, и все равно пошел. Заслоняя тебя от пули, он выполнял свой долг. Если пойдешь обратно, получится, что он подставился зря. Если он умрет, то пусть хотя бы его смерть не будет бессмысленной».
Осмотрев повязку на предмет свежих пятен крови, я аккуратно подкладываю под голову Дамбо его рюкзак. Достаю из аптечки последний шприц-тюбик с морфином и вкалываю его Дамбо в предплечье.
Потом наклоняюсь и шепчу:
– Вот видишь, Бо, я вернулся. – Глажу его по волосам. – Я ее прикончил. Инвазированную суку, которая тебя подстрелила. Всадил ей пулю между глаз. – Лоб Дамбо очень горячий. – Я сейчас не могу с тобой остаться, Бо. Но я вернусь за тобой. Вернусь или умру. Скорее всего, умру, так что ты не очень-то надейся.
Я отворачиваюсь от Дамбо, но смотреть больше не на что. Я жутко устал и чувствую, что вот-вот сорвусь. Постоянно перехожу от одной смерти к другой. В итоге что-то очень важное внутри меня может не выдержать и сломаться.
– А теперь послушай меня, лопоухий сукин сын. Я найду Чашку и Рингер. На обратном пути мы заберем тебя и все вместе вернемся домой. И все будет хорошо. Потому что я – сержант, и все будет так, как я сказал. Понятно тебе? Ты слушаешь меня, солдат? Я запрещаю тебе умирать. Ясно? Это приказ. Я запрещаю тебе умирать.
Глаза Дамбо бегают под закрытыми веками. Может быть, он видит сон. Сидит в своей комнате и играет в «Call of Duty». Надеюсь, что так и есть.
Дамбо остается лежать на усыпанном кофейными зернами полу. Вокруг него разбросаны монеты и скомканные салфетки.
Дамбо один, и со мной никого. Ныряю в черное мертвое сердце Эрбаны. Пятьдесят третьего отделения больше не существует. Кто-то погиб, кто-то потерялся, кто-то умирает, кто-то в бегах.
Покойся с миром, пятьдесят третье отделение.
21
Кэсси
Я должна все объяснить. Сейчас. Вот прямо сейчас.
А то у меня голова лопнет.
Четыре утра. Я на взводе. Слишком много шоколада (спасибо Грейс) и слишком много Эвана Уокера. Или его, наоборот, не хватает. Это такая шутка для своих. Если, конечно, в личном дневнике допустимы инсайдерские шутки. О личном я напишу позже. Ха! Еще одна шутка. Знаете, если тебя никто не может развеселить, кроме тебя самой, то положение твое более чем печальное.
В доме тихо, даже ветер не шуршит за заколоченными окнами. Тишина, как в вакууме, как будто мир перестал дышать и я последний живой человек на Земле. Снова.
Проклятье, как же хочется с кем-нибудь поговорить.
Бен и Дамбо ушли. Остались Сэм, Меган и Эван. Двое спят в своей комнате. Другой (Другой, ха! Иной! Это чертовски грустно) бодрствует на посту. И чем больше я с этим другим-иным говорю, тем сильнее у меня едет крыша. Уже целый месяц он постоянно исчезает. То он здесь, то его нет. Говорит, потом раз – и замолкает. Мистер Пришелец пялится в космос. Черт, Эван, куда ты пропал? По-моему, я понимаю, но от этого понимания не исчезает чувство нехватки Эвана.
То же самое происходит с запахом его лосьона после бритья. После того как Бен ушел, Эван побрился. Он вымыл голову и смыл с тела недельную грязь, он даже подстриг ногти и удалил жуткие кутикулы. Когда Эван вошел в эту комнату, он выглядел, как старый Эван, первый Эван, тот, которого я принимала за стопроцентного человека.
Я скучаю по тому Эвану. Тот Эван спас меня из ледяного плена, отогрел и откормил гамбургерами. Он притворялся тем, кем не был, и скрывал свою подлинную сущность.
Спокойный, тихий, уравновешенный, надежный, сильный Эван. Не этот Эван Другой – измученный, нервный, конфликтный. Эван, который ушел, уже там, в двухстах милях над нами, и у него нет шансов вернуться. Не их Эван. Мой Эван. Не идеально идеальный парень.
Почему нам всегда достается тот Эван, которого мы заслуживаем, а не тот, о котором мечтаем?
22
Сама не знаю, почему решила вести дневник. Все равно его никто никогда не прочтет…
Эван, если ты прочитаешь, я тебя убью.
Думаю, неплохо переключиться на мишку. С ним всегда было легко разговаривать. Когда я несколько недель пряталась в лесу, мы с ним беседовали часы напролет, и нам было очень даже хорошо. Мишка отлично умеет слушать. Он не зевает, не перебивает и не уходит посреди разговора. Никогда не спорит, не гнобит, никогда не врет. «Куда ты, туда и я» – вот его медвежий девиз.
Мишка доказал, что настоящая любовь не обязательно запутана и даже взаимна.
«Эван, если ты сейчас это читаешь, знай: я променяла тебя на плюшевого мишку».
Правда, мы с тобой никогда и не были парой.
Лично я была не из тех девчонок, которые мечтали о свадьбе, или о романе с идеальным парнем, или о том, как здорово растить двух-трех детишек в своем пригородном доме. Когда я думала о будущем, мне рисовалась карьера в большом городе. Или что я живу в хижине в лесах какого-нибудь зеленого штата вроде Вермонта, пишу книгу, совершаю долгие прогулки с псом, которого назову Периклом или еще каким-нибудь греческим именем, чтобы всем показать, какая я образованная и культурная. Еще я могла представить, будто я врач и лечу детей в Африке. В общем, мое будущее должно было меня увековечить. Чтобы когда-нибудь мир признал мои заслуги и там, где я жила, установили бы мемориальную доску, или учредили бы премию моего имени, или назвали бы им улицу. Салливан-авеню. Кассиопея-вей. Парни в моих мечтах почти не присутствовали.
