– А что мне помешает уронить вас на какое-нибудь гребаное кукурузное поле? – спрашивает Боб. – Что ты сделаешь? Второй глаз выбьешь? – И тут он начинает хохотать.
Рингер не обращает на него внимания, чем, образно говоря, подливает масла в огонь.
– Да это и не важно. У вас все равно нет ни единого шанса. Как только мы приземлимся, вас мигом порешат. Выпотрошат, как долбаные тыквы на Хэллоуин. Так что мастерите свои бомбочки, плетите заговоры, вы уже трупы.
– Да, Боб, – говорю я. – И этим все сказано.
Никакого сарказма (в кои-то веки раз) в моих словах нет. Я произношу это совершенно серьезно. Допустим, он не уронит нас на кукурузное поле и нас не собьют вылетевшие навстречу вертолеты. Допустим, нас не возьмут в плен и не убьют в лагере, где тысячи солдат уже ждут нашего появления. Допустим, что Эван каким-то чудом еще жив и я найду его, что будет совсем уж чудом. Допустим, Рингер убьет Воша, а самый близкий к нам вид – неистребимые тараканы. У нас все равно нет плана отступления. Мы покупаем билет в один конец.
«И этот билет недешево нам достанется», – думаю я, наблюдая, как Сэм заканчивает мастерить бомбу.
О, Сэм. Мелки и книжки-раскраски. Цветная бумага и клей, плюшевые мишки и пижамки, качели и сказки. Мы знали, что ты когда-нибудь все это перерастешь. Но не предполагали, что это произойдет так быстро и таким образом. У тебя лицо ребенка, Сэм, но глаза – взрослого человека.
Я опоздала. Я всем рисковала, чтобы спасти тебя от такого финала, но финал уже настиг тебя.
Я встаю, и все, кроме Сэма, смотрят на меня. Сэм что-то напевает. Немного фальшивит. Какой-то подходящий для сборки бомб мотивчик. Я очень давно не видела его таким счастливым.
– Мне надо поговорить с Сэмом, – говорю я Рингер.
– Хорошо, – отвечает она. – Я справлюсь без него.
– Ты не поняла, мне не нужно твоего разрешения.
Я хватаю Сэма за руку и увожу в узкий переход подальше от пещеры, чтобы нас не услышали, хотя Рингер, возможно, способна услышать, как где-нибудь в Мексике хлопает крыльями бабочка.
– Что случилось? – спрашивает Сэм и хмурится, а может быть, последнее только кажется мне, так как фонарь я не взяла и почти не вижу его лица.
«Классный вопрос, братишка. Ну вот, опять я выступаю экспромтом. На подготовку этой речи следовало потратить несколько недель».
– Ты знаешь, что я делаю это ради тебя, – начинаю я.
– Что?
– Ухожу.
Сэм пожимает плечами. Он пожимает плечами!
– Но ты же вернешься?
Вот оно: приглашение к обещанию, которого я не смогу выполнить.
Я беру Сэма за руку:
– Помнишь то лето, когда ты гонялся за радугой? – Сэм смотрит на меня, явно сбитый с толку. – Ладно, наверно, не помнишь. Кажется, ты тогда еще в подгузниках ходил. Мы гуляли на заднем дворе, а у меня был распылитель. Когда луч солнца попадает на воду… сам знаешь, получается радуга. И я заставила тебя за ней гоняться. Велела тебе поймать радугу… – Чувствую, что сама вот-вот потеку. – Если подумать, это было довольно жестоко с моей стороны.
– Тогда зачем ты об этом думаешь?
– Я просто не хочу… Я не хочу, чтобы ты забыл эти моменты, Сэм.
– Какие моменты?
– Ты должен помнить, что не всегда все было так, как сейчас.
Самодельные бомбы, убежище в пещерах, вид гибели всех, кого знаешь.
– Я кое-что помню, – возражает Сэм. – Теперь я помню, какой была мама.
– Точно?
Энергично кивает:
– Вспомнил, как раз перед тем, как убил ту леди.
Наверное, что-то в моем лице меня выдает. Думаю, это смесь шока, ужаса и бесконечной печали. Сэм разворачивается и мчится обратно в пещеру, а через минуту возвращается с мишкой в руках.
О, этот распроклятый мишка.
– Нет, Сэм, – шепотом отказываюсь я.
– В прошлый раз он принес тебе удачу.
– Но теперь это мишка Меган.
– Нет, он мой. Он всегда был моим, – настаивает Сэм и протягивает мне мишку.
Я бережно отвожу его.
– Ты должен его сохранить. Я знаю, ты уже не маленький. Ты теперь солдат или коммандо, не знаю, как назвать. Но может быть, когда-нибудь появится ребенок, которому действительно понадобится твой мишка. Потому что… просто потому что. – Я опускаюсь рядом с ним на колени. – Так что ты сохрани его. Понимаешь? Заботься о нем, защищай, не давай никому в обиду. Мишка занимает очень важное место в великой схеме вещей. На нем держится вселенная.
Сэм долго и молча смотрит в лицо старшей сестры.
«Запомни его, Сэм. Хорошенько рассмотри и запомни каждый синяк, каждую ссадину, каждый шрам и сломанный нос. Смотри внимательно, чтобы никогда не забыть. Помни, несмотря ни на что. Несмотря ни на что».
– Ты спятила, Кэсси, – говорит Сэм.
И на секунду – всего на одну секунду – возвращается тот прежний маленький мальчик. Я вижу в сегодняшнем лице Сэма его прежнее лицо, он гоняется за радугой и смеется взахлеб от восторга.
60
Рингер
Я выпрыгиваю из вертолета. Зомби наблюдает за тем, как я закидываю рюкзак на плечо.
– Закончили?
– Да.
– А сколько оставили? – кивает на мешок.
– Семь.
Зомби хмурится:
– Думаешь, хватит?
– Должно хватить. Значит, хватит.
– Тогда пора.
– Пора.
Мы смотрим друг другу в глаза.
– Я не буду этого обещать, – повторяет он.
– И вам нельзя здесь оставаться. Когда бомбежка закончится, отправляйтесь на юг. Используй маячки, которые я тебе дала. От инфракрасных прицелов они не спасут, и от глушителей тоже, но…
– Рингер…
– Я не закончила.
– Я знаю, что делать.
– Помни о Дамбо. Помни о цене, которую пришлось заплатить за твое решение. О том, что приходится пустить на самотек, Зомби…
Он заключает мое лицо в ладони и целует.
– Только одна улыбка, – шепчет Зомби. – Одна улыбка, и я тебя отпущу.
Мое лицо у него в ладонях, мои руки у него на бедрах. Его лоб касается моего, над нами кружатся звезды, а под нами – Земля, и время ускользает, ускользает.
– Она будет ненастоящей, – говорю я.
– Сейчас мне все равно.
Я отталкиваю его от себя. Аккуратно.
– А мне еще нет.
61
Бомбы погружены на борт. Пора грузить Боба.
