«Ну что, сукин сын, растянем удовольствие? Давай позабавимся!»
Я вижу лицо сестры, потом лица Бо, Кекса, Чашки и еще много других, знакомых и незнакомых. Вижу Наггетса и Меган, Кэсси и Рингер, рекрутов из лагеря. Вижу тела в ангаре по переработке. Сотни, тысячи, десятки тысяч лиц, живых и мертвых, но в основном мертвых. Позади меня в яме – одно живое лицо среди сотен мертвых, и на него тоже распространяется правило Воша.
Поднимает руку, отдает честь. Рот приоткрыт. Во рту поблескивает маленькая влажная гранула.
«Твою же мать, Пэриш. Маячок. Вот о чем ты забыл».
Шарю в кармане, достаю гранулу и сую в рот. Зеленый свет вокруг моей головы гаснет, и снайперы за деревьями возле шоссе, на крыше туристического центра или где там еще они засели, прекращают огонь.
79
Зовите меня Зомби.
Болит все. Даже моргать больно. Но я встаю. Так поступают зомби.
Мы встаем.
Может, снайперы сначала меня не замечают. Может, они отвлеклись в поисках зеленых мишеней. Не важно почему, но, когда я встаю, в меня никто не стреляет. Теперь – никакой хромоты, никаких приволакиваний конечностей в духе долбаного зомби. Я плюю на боль, бегу во весь опор и зову Меган. Руки тянутся во мрак, пока наконец не хватают ее за тонкие запястья.
Я вытаскиваю ее наружу. Она обнимает меня одной рукой за шею, дышит в ухо.
«Я знаю – круг замкнулся. Я знаю – надо платить по счетам. Прошу только об одном, позволь сначала спасти ее. Дорогой Христос, не дай ей умереть».
Я не вижу, как это происходит. Меган видит. Плюшевый мишка падает у нее из рук на землю. Рот открывается в беззвучном крике.
Что-то бьет меня в основание черепа. Мир вокруг становится белым. А потом – ничего. Вообще ничего.
80
Кэсси
Военно-воздушная база видна за много миль. Она как сверкающий огнями остров в бескрайней тьме. Раскаленные угли цивилизации светятся в черной пустоте, хотя слово «цивилизация» слишком цивилизованное для этой картинки. Мы мечтали и воплощали свои мечты. «А наши все вчера лишь осветили глупцам дорогу к глупой пыльной смерти»
[12]. «Макбет» никогда не был в числе моих любимых трагедий, но сейчас строчки сами приходят на ум.
Вертолет кренится на левый борт, мы заходим к базе с востока. Летим над рекой, в черной воде отражаются звезды. Дальше – голая, засеянная минами, исполосованная траншеями и заграждениями из колючей проволоки буферная зона. Она защищает базу от тех, кто никогда не придет, кого здесь даже нет и, возможно, нет и там, на корабле-носителе, который появился в поле зрения, когда мы уже пошли на посадку. Я смотрю на него. Он смотрит на меня.
Кто вы? Что вы? Мой отец называл вас иными, но ведь и мы для вас иные? Отличные от нас и, стало быть, недостойные нас. Недостойные жить.
Что вы такое? Пастушья овчарка, сгоняющая стадо. Хозяин, прикупивший средство от вредителей. Кровь агнца и дрыгающий ножками таракан. И ни у кого нет даже малейшего представления о ноже или яде. Пастух и хозяин спят спокойно. В этом нет ничего аморального. Это убийство без преступления, душегубство без греха.
Вот что они сделали. Вот какой урок они нам преподали. Нам напомнили, что́ мы собой представляем (в сущности, уже почти ничего) и кем мы были (нас стало слишком много). Таракан может убежать, овцы тоже. Это не имеет значения. Мы больше никогда не вырастем из детских штанишек, они за этим проследят. Я смотрю на объект в нашем небе, который останется там, пока наше небо не исчезнет.
Мы идем прямиком к посадочной зоне, а сопровождающие нас вертолеты разделяются. Мы сядем, они зависнут в воздухе и будут следить за ситуацией. Внизу – бурная активность: к взлетной полосе мчатся бронированные джипы; личный состав роится, как муравьи из разоренного муравейника; воют сирены, зенитки нацелены в небо. Скучать не придется.
Рингер хлопает Боба по плечу:
– Молодчина, Боб.
– Да пошла ты!
О Боб, я буду скучать по тебе. Как же я буду по тебе скучать.
Рингер перебирается в трюм, хватает мешок с бомбами «от Сэмми» и садится напротив меня. Черные глаза сияют. Она – патрон в патроннике, порох в пороховнице. Нельзя ее винить. Эван давно еще говорил: чтобы вся эта срань имела хоть какой-то смысл, надо прожить достаточно долго, чтобы имела значение твоя смерть. Необязательно пытаться что-то изменить – ни ее, ни моя гибель ничего не изменит, – просто надо постараться сделать так, чтобы твоя смерть не была бессмысленной.
Мне вдруг хочется отлить.
– VQP, Салливан! – Рингер кричит, потому что мы уже сняли наушники.
Я киваю и показываю большой палец. «VQP, это точно».
Начинаем снижаться. Трюм подсвечивают прожекторы. Вокруг головы Рингер кружат и мерцают пылинки. Святая Рингер – ангел смерти с волосами цвета воронова крыла. Боб сажает нас в синий круг, за кругом – кольцо солдат, за солдатами – заслон из машин, за машинами – вышки со снайперами, а сверху все контролируют четыре вертолета.
Мы обречены.
81
Рингер откидывается назад и закрывает глаза, словно решила вздремнуть перед последним и самым важным экзаменом. В одной руке – мешок с бомбами, в другой – детонатор. У меня – винтовка, пистолет, здоровенный нож, пара гранат, наполовину полная (думай позитивно!) фляжка с водой, два энергетических батончика и полный мочевой пузырь. Боб сажает вертолет, и вой сирен теперь уже слышен отчетливо. Рингер распахивает глаза и смотрит на меня так, будто пытается вспомнить. Значит, я все-таки не зациклена на своем носе.
Затем она произносит так тихо, что я едва ее слышу:
– До встречи на КПП, Салливан.
Одноглазый Боб отстегивается, резко разворачивается и орет Рингер в лицо:
– Он хотел, чтобы ты вернулась, глупая сука! Думаешь, почему ты еще жива?
После этого он выпрыгивает из кабины; быстро-быстро, как в мультфильме, перебирает ногами, еще не коснувшись земли, машет над головой руками и орет во все горло, чтобы его расслышали за воем сирен:
– Назад! Назад! У нее бомба! У нее бомба!
Рингер выпрыгивает с правого борта, я – с левого. Бегу к лесу фигур в таких же, как у меня, рабочих солдатских робах. Первый ряд опустился на одно колено, второй стоит в полный рост. Все винтовки нацелены мне в голову. Рингер нажимает кнопку детонатора. Глухой хлопок, и вертолет подпрыгивает на пять футов. Взрывная волна швыряет меня в шеренгу солдат. Жар обжигает их лица и подпаливает волосы у меня на затылке. Я врезаюсь в солдат, как шар в кегли, а они, как и предсказывала Рингер, повинуются инстинкту – бросаются на бетон и прикрывают руками головы.
