Он глубже погрузился в кресло, которое подвинул спинкой к внушительному книжному шкафу. Так он видел разом и обе двери, и окно. В знак траура белый лаковый плащ он сменил на черный сюртук. Благодаря черным кожаным штанам, черным же сапогам и пуловеру он почти сливался с обивкой кресла.
В той же одежде он неделю назад стоял у могилы. Иоганна фон Кастелла похоронили семь дней назад. Его прах покоился на мюнхенском кладбище Вальдфридхоф, похороны состоялись в самом узком кругу. Честно говоря, одного Эрика не хватило, чтобы создать круг, но так звучат обычно описания одинокой жизни и одиноких похорон.
Да, конечно, кое-кто пришел. Но Эрик решил не давать некролог в газетах и не посылать приглашение. А потому не явились ни дальние знакомые, которых трудно избежать, ни его родственники с материнской стороны, чтобы для приличия поплакать над человеком, которого, и сущности, не знали. Иоганн фон Кастелл иногда поддерживал их деньгами и посылал подарки к праздникам. Не более того. Он любил свою жену, но не ее родителей, тетушек, дядюшек и кузин.
Из семьи Кастеллей больше никого не осталось. С ночи всех святых Эрик остался последним в их опасном бизнесе, которому явно грозило закрытие. Его наследству. Или, по всяком случае, самой значительной его составляющей. Чтобы узнать об остальном, он сидел сейчас в кабинете нотариуса.
Больше всего ему хотелось уйти, ожидание не сулило ничего хорошего — ведь оно позволяло слишком многим мыслям проникнуть за стену, которой он их окружил. Боль от утраты отца, неизвестность, мучительные вопросы: кто взорвал виллу, что делать дальше…
Все лежало в руинах: дом, лаборатория, сама его жизнь. У него не было сомнений, что впервые добыча развернула копье и глубоко вонзила острие в потроха охотнику. Эрик все еще пребывал в оцепенении, но знал, что вскоре охота должна начаться вновь.
Он снова и снова спрашивал себя, почему отец пошел к Упуаут один. Время активной охоты он давно оставил позади, возглавив анализ и планирование и сосредоточившись на научных исследованиях. Мысль о панацее от заразы все больше завладевала его жизнью. Эрик же брал на себя акции по всему миру. Он не разделял увлечение отца колбами и медикаментами, но все же вынужден был ими заниматься. Таково было требование отца. К сожалению, занимался он ими слишком мало и теперь оказался беспомощен.
Подавшись вперед, он нажал кнопку селектора на письменном столе нотариуса.
— Не могли бы вы принести мне чашку кофе?
— Разумеется, герр фон Кастелл, — отозвалась из приемной секретарша.
Она напомнила ему Северину, хотя и была на добрых двадцать лет ее старше. Что, какой уже установил, не играло в женщинах особой роли. Они оставались женщинами и испытывали ту же потребность в любви, как и восемнадцатилетние. И, в отличие от молоденьких, большинство лучше знали, чего хотят. Эрик усмехнулся. Скорее всего, Северина уже выяснила, что автором картины, которую они вдвоем изуродовали, был некто иной, как он сам. Вот почему владелец галереи повел себя так сдержанно. На следующий день в газетах напечатали, что во время вернисажа художник подверг свое произведение переработке. И это произведение действительно прославляли теперь как новое направление в искусстве: абстрактная экспрессия. Что за чушь.
С кратким стуком вошла секретарша. Тихо шуршали складки ее серого платья. Бросив Эрику дружелюбный взгляд, она поставила перед ним дымящуюся чашку.
— Герр Лаурентис сейчас будет. Долго вам ждать не придется, — привычно утешила она его. — Хотите печенья? Или коньяк?
Ее духи показались ему слишком навязчивыми, чтобы ближе ею заняться, и Эрик понадеялся, что она поскорей уйдет. Нет ничего хуже цветочных сладких запахов, которые застревают в носу и усиленно пытаются вызвать ощущение лета, хотя больше смахивают на детские мармеладки.
— Спасибо, нет, — с улыбкой отказался он.
Она прилагала усилия и заслужила дружелюбие. Когда она, шурша, удалилась, Эрик заметил ее последний, определенно слишком долгий взгляд. «Та же потребность». Он невольно усмехнулся.
Кофе был великолепен. Он выпил его лишь с капелькой молока и одной ложкой сахара, чтобы полностью раскрыть вкус. Он растягивал удовольствие, которое прогнало нетерпение, когда дверь распахнулась, и вошел Лаурентис. За пятьдесят, худой, в хорошо сшитом костюме приглушенного цвета, плюс, насколько мог судить Эрик, деловая стрижка и резкий одеколон. Нормальному носу показалось бы, что это дорогой дизайнерский аромат, Эрик же счел его лишь слишком громким, пронзительным и навязчивым.
— Добрый день, герр фон Кастелл. Примите мои соболезнования. — Лаурентис подал ему руку.
Эрик пренебрежительно на нее посмотрел. Если пожать ее, запах перейдет к нему. Нет, нельзя такого допустить.
Подождав секунду, Лаурентис сел за свой стол.
— Прошу, простите за задержку. Предыдущее чтение завещания выдалось тяжелым. — Он хитровато улыбнулся. — Жена и любовница набросились друг на друга. Следует ли говорить, что обманутая супруга ничего не знала о второй женщине в жизни моего клиента? — Нажав кнопку селектора, он попросил кофе и себе. — Начнем? Или подождем еще пару минут?
Его рука потянула ручку ящика стола и достала обитую темным войлоком папку.
— Чего, когда вам принесут кофе?
Лаурентис негромко рассмеялся — ненавязчиво и уважительно. При чтении завещания не пристало излишнее веселье.
— Нет, герр фон Кастелл. Прибытия вашей сестры. Рейс из Авиньона, по всей видимости, опоздал.
Брови Эрика поползли вверх.
— Моей кого?
— Вашей сестры, герр фон Кастелл.
С шорохом вошла секретарша и поставила перед Лаурентисом чашку кофе.
Эрик чихнул: ее «мишки-гамми» снова заползли ему в нос и терзали орган обоняния.
— Сестра, — негромко повторил он. — Из Авиньона.
Но и повторение не помогло ему справиться с сюрпризом.
— Из Авиньона, — с готовностью повторил Лаурентис. — Разве вы не знали… Мне очень жаль, герр фон Кастелл. Сдается, сегодня выдался день сюрпризов. — Тут он встал. — Ага, вижу, все в сборе.
Эрик резко обернулся. В распахнувшуюся дверь вошла женщина со светлыми волосами по плечи. Одета она была в черный брючный костюм спортивного покроя и туфли без каблуков, а в ее сумочку поместилась бы гора Эверест. Эрик предположил, что женщина не старше двадцати пяти лет.
— Bonjour, messieurs, — чуть задыхаясь, поздоровалась она и упала в соседнее с Эриком кресло. — Mon dieu, excusez-moi,je suisen retard, jesais. Malheureusement… Merde! — Она хлопнула себя по лбу. — Прошу прощения за опоздание, господа. Alors,je suis en Aliemagne, n’estce pas?
[1] — Она откашлялась. — Простите за опоздание, но я попала в аварию. Треклятая арендованная машина. — Она говорила с сильным французским акцентом, а сейчас еще и закурила, от ее сигареты в нос Эрику ударил едкий дым, выдавший цветочную приторность. — Конечно, не французская. С моим старым «Пежо 1205» ничего подобного не случилось бы. Я бы его своими руками отремонтировала. — Выдув в потолок дым, она закинула ногу на ногу и дерзко оглядела мужчин. — Alors, allez-y, je vous ecoute
[2].
